тивъ, строилъ радостную гримасу, виляя весело своимъ обрубкомъ, когда ему говорили: „Хочешь на берегъ?“ Когда раздавался свистокъ и вслѣдъ затѣмъ окрикъ боцмана: „Пошелъ всѣ наверхъ“, „Куцый“ вмѣстѣ съ подвахтенными летѣлъ стремглавъ на верхъ, какая бы ни была погода, и дожидался на бакѣ, пока не свистали: „подвахтенныхъ внизъ!“ А во время шторма онъ почти всегда бывалъ на верху и развлекалъ вахтенныхъ во время ихъ тяжелыхъ вахтъ. Когда свистали къ водкѣ, „Куцый“ вмѣстѣ съ матросами присутствовалъ при раздачѣ и затѣмъ во время обѣда обходилъ на заднихъ лапахъ сидящихъ по артелямъ матросовъ, отовсюду получая щедрыя подачки, и весело брехалъ въ знакъ благодарности.
Послѣ обѣда, когда подвахтенные отдыхали, „Куцый“ неизмѣнно ложился у ногъ Кочнева, пожилого и угрюмаго баковаго матроса, горькаго пьяницы, къ которому питалъ необыкновенно нѣжныя чувства и выказывалъ трогательную преданность. Онъ глядѣлъ матросу, что называется, въ глаза и всегда почти вертѣлся около него, видимо несказанно довольный, когда Кочневъ погладитъ его. Во время ночныхъ вахтъ „Куцый“ обязательно бывалъ при Кочневѣ, и когда тотъ сидѣлъ на носу, на часахъ, обязанный „смотрѣть впередъ“, Куцый нерѣдко исполнялъ, вмѣсто своего пріятеля, обязанности часового. Онъ добросовѣстно мокъ подъ дождемъ, продуваемый насквозь свѣжимъ вѣтромъ, и, настороживъ изгрызанныя уши, зорко всматривался впередъ, въ темноту ночи, предоставляя матросу, закутанному въ дождевикъ и согрѣтому шерстью собаки, слегка вздремнуть, поклевывая носомъ. Завидѣвъ огонь встрѣчнаго судна или внезапно выросшій силуетъ „купца“ не носящаго по безпечности огней, „Куцый“ громко лаялъ и будилъ задремавшаго часового. На берегъ „Куцый“ всегда съѣзжалъ съ Кочневымъ, шелъ съ нимъ до ближайшаго кабака и, отлучившись на часокъ, чтобъ взглянуть на береговыхъ собакъ, возвращался, иногда изгрызанный, къ своему другу и уже не выпускалъ его изъ глазъ. Онъ внимательно и съ видимымъ сочувствіемъ слушалъ пьяные монологи матроса, подавалъ реплики виляньемъ обрубка или ласковымъ визгомъ, если пьяный Кочневъ велъ съ нимъ бесѣду на какія-нибудь, должно быть, невеселыя темы, и сторожилъ матроса, когда тотъ валялся на улицѣ въ безчувственномъ состояніи, пока не подходили товарищи и не подбирали его. Однимъ словомъ, „Куцый“ выказывалъ истинно собачью
