Изъ ванной доносилось фырканіе моющагося адмирала. Затѣмъ слышно было, какъ онъ крякнулъ, погрузившпсь въ холодную, прямо изъ-подъ крана, воду. Тогда Никандръ, физіономія котораго выражала сосредоточенное и напряженное вниманіе, пододвинулся поближе къ двери въ ванную. Минуты черезъ три оттуда раздался отрывистый, повелительный окрикъ: „эй!“ — и въ ту же секунду Никандръ уже былъ за дверями и, накинувъ простыню на мускулистое, закраснѣвшееся мокрое тѣло вздрагивавшаго высокаго адмирала, сталъ сильно растирать ему спину, поясницу и грудь. Адмиралъ лишь отъ удовольствія покрякивалъ и временами говорилъ:
— Крѣпче!
И Никандръ теръ во всю мочь.
Когда адмиралъ пронзнесъ наконецъ: „стопъ!“— Никандръ быстро сдернулъ простыню, подалъ сорочку и вышелъ вонъ. Адмиралъ всегда одѣвался самъ.
Черезъ десять мннутъ его высокопревосходительство, заглянувъ въ кабинетѣ, по морской привычкѣ, на барометръ и термометръ, вышелъ въ столовую въ своемъ легкомъ халатѣ изъ цвѣтной китайки и въ сафьянныхъ туфляхъ, направляясь быстрой и легкой походкой къ столу. Какъ большая часть моряковъ, адмиралъ слегка горбилъ спину.
Одновременно съ его появленіемъ въ столовой, Никандръ подалъ на столъ кофейникъ, сливки, ветчину и тарелку съ ломтями бѣлаго хлѣба, поджаренными въ сливочномъ маслѣ. Подставивъ адмиралу стулъ, камердинеръ отошелъ къ дверямъ, и адмиралъ сталъ пить изъ большой чашки кофе, заѣдая его горячими „тостами“ и холодной ветчиной. Пилъ и ѣлъ онъ съ большимъ аппетитомъ и необыкновенно скоро, точно торопился, боясь куда-нибудь опоздать.
Не смотря на то, что адмиралу стукнуло уже семьдесятъ четыре года, никто не далъ бы ему этихъ преклонныхъ лѣтъ — такъ еще онъ былъ полонъ жизни, крѣпокъ и моложавъ. Высокій, плотный, но не полный, широкоплечій и мускулистый, онъ никогда въ жизни серьезно не болѣлъ и пользовался неизмѣнно могучимъ здоровьемъ. Онъ еще и теперь, не смотря на свои годы, вбѣгалъ безъ передышки на лѣстници верхнихъ
