кой-то англичанинъ вытянулъ хлыстомъ китайца, не успѣвшаго посторониться, и ругнули этого англичанина,—одного изъ тѣхъ рыцарей наживы, которые пріѣзжаютъ на востокъ со спеціальной цѣлью нажиться во что бы то ни стало, и по которымъ, разумѣется, нельзя судить о цѣлой націи,—выкурили по трубкѣ и зашли въ первый попавшійся баръ-румъ и выпили по большой кружкѣ пива. Утоливъ жажду, они взявшись подъ руки, пошли бродить по улицамъ, останавливались у витринъ магазиновъ и глазѣли на выставленныя вещи. Заходили и въ китайскія лавки и, послѣ долгаго выбора и наторговавшись до сыта, купили въ одной изъ нихъ шелковый платокъ. Это былъ гостинецъ Василія для его невѣсты. Затѣмъ наши пріятели попали на лугъ передъ казармами, на которомъ англійскіе солдаты играли въ крокетъ, подивились чистому виду солдатъ, и часу въ шестомъ, значительно уставшіе, спустились въ нижній городъ и зашли въ одинъ изъ баръ-румовъ, недалеко отъ пристани.
Китаецъ слуга подошелъ къ нимъ.
— Джинъ!..—приказалъ Василій.
Они усѣлись за отдѣльный столикъ, выпили по стаканчику и спросили по другому. Акимъ смаковалъ, похваливалъ водку и становился возбужденнѣе.
Невдалекѣ отъ нихъ сидѣла компанія англійскихъ матросовъ.
Сперва Акимъ изливался въ своихъ впечатлѣніяхъ, вынесенныхъ имъ изъ прогулки по городу. Онъ хвалилъ чистоту и порядокъ на улицахъ, красоту строеній и блескъ лавокъ и вообще находилъ, что Кронштадту противъ Гонконга „не сустоять“.
— Не тотъ форцъ, ну и гличанинъ чище нашего человѣка будетъ.
— Сказываютъ, гличане страсть мясо лопаютъ!
— Солдаты-то ихніе… Сразу видно: сытый народъ.
Затѣмъ Акимъ вновь пустился философствовать—и на этотъ разъ уже съ большими подробностями—на счетъ тяготы, которую несетъ здѣсь китаецъ и во всемъ божіемъ мірѣ простого званія человѣкъ. При этомъ Акимъ старался себѣ уяснить, почему именно Господь Богъ такъ предопредѣлилъ.
