— Обчистили, значитъ, китайцы?
— Должно, они, идолы. Кому жъ больше? Они и на „купца“ меня отвезли… Хорошо. Дали мнѣ какую-то рвань и повели на верхъ, а чума эта, команда, значитъ, сбродная, скалитъ на меня зубы и лопочетъ что-то. А ихній боцманъ, изъ американцевъ должно быть, бѣлъ лицомъ, подвелъ меня къ капитану и говоритъ: „сейлоръ, молъ“. Матросъ то-ись. Каптейнъ-то глядитъ настоящимъ дьяволомъ. Посмотрѣлъ на меня этакъ пронзительно. „Руссъ“, говоритъ.—„Руссъ“, отвѣчаю и говорю: „такъ и такъ, отпусти, молъ, меня на клиперъ“, и рукой показываю, гдѣ, значитъ, нашъ клиперъ стоитъ. А онъ опять: „Руссъ?“ спрашиваетъ. „Руссъ!“—Тогда онъ досталъ изъ кармана плеть и щелкнулъ… „То, молъ, и тебѣ будетъ“! Опосля того вынулъ леворверъ, погрозилъ и что-то сказалъ боцману.
— Нешто каптейны съ леворверомъ?..
— Этотъ безотлучно съ леворверомъ… Чуть ежели команда бунтовать, онъ и всадитъ, братцы, пулю… Такія у ихъ права… А и народъ же… черти безшабашные…—Увели меня опять внизъ, указали койку и велѣно было меня караулить… Сердце у меня такъ и захолонуло послѣ всего этого… И чуть было тутъ я не заплакалъ… Вижу: пропасть должонъ…
— А ты бы на утекъ, Акимка?—замѣтилъ кто-то изъ слушателей.
— То-то и я объ этомъ самомъ держалъ въ головѣ. Отвяжу, молъ, ночью шлюпченку да и айда… Подошла, братцы мои, ночь, я поползъ на верхъ. Вахтенный, слава тебѣ Господи, думаю, спитъ… Сталъ я на бортъ подыматься, какъ этотъ самый арапъ-негра, вахтенный, значитъ, меня за шиворотъ и ну кричать… Выбѣжалъ капитанъ, и избили меня, скажу вамъ, до полусмерти, надѣли наручники и въ трюмъ… Такъ я томился пять денъ… все въ страхѣ—вотъ-вотъ уйдемъ въ море… А вчерась выпустили меня—спасибо ихнему боцману—подышать-то воздухомъ на палубу… Сижу этто я послѣ карцыря, значитъ, и горькую думу думаю, какъ вдругъ слышу: гребетъ шлюпка… Ближе, ближе… Слышу: наши, по-россійски говорятъ. Я и закричалъ… Вотъ оно, какъ Богъ-то меня вызволилъ… И дай Богъ здоровья командиру… Вы, братцы, сказываютъ, здѣсь изъ-за меня стояли?..
