тили внизъ, „авралъ“ былъ оконченъ, и онъ подошелъ къ кадкѣ съ водой на бакѣ выкурить свою трубочку махорки, то чувствовалъ себя сегодня особенно счастливымъ, находясь между своими, въ кружкѣ курившихъ матросовъ. И все вокругъ сегодня казалось ему особенно близкимъ и роднымъ.
Думалъ онъ, что ему крѣпко достанется, и ожидалъ порки. Но, къ удивленію его, ничего подобнаго не случилось. Его, правда, „срамилъ“ капитанъ, а старшій офицеръ, выслушавъ его эпопею съ суровымъ лицомъ, ругательски-ругалъ его и наказалъ запрещеніемъ съѣзжать на берегъ въ теченіи трехъ мѣсяцевъ, но все это было ничто въ сравненіи съ тою радостью, которую онъ испытывалъ. Да и кромѣ того, онъ чувствовалъ, что и „срамившій“ его капитанъ, и ругавшій старшій офицеръ, и всѣ офицеры и команда видимо были рады его возвращенію и были къ нему расположены. И самая легкость наказанія глубоко его тронула и взволновала. Онъ далъ себѣ слово, что больше не возьметъ въ ротъ ни капли вина. „Чуть не пропалъ, какъ собака“, думалъ онъ съ ужасомъ.
— Ну, разскажи, Акимъ, какъ ты съ американцемъ чуть было не уплылъ?—спрашивали его со всѣхъ сторонъ матросы.
— Да, братцы, не дай Богъ никому…
— И куда ты, Акимка, тогда пропалъ въ уличкѣ, когда за тобой полицейскій гнался?—допрашивалъ Василій.—Ужъ мы тебя искали… искали…
— Цѣлыхъ три дня тебя искали… Мичманъ съ полиціей повсюду шарилъ… И концырю дали знать… Ровно ты скрозь землю провалился!—замѣтилъ подошедшій боцманъ.
— Да оно такъ ровно и было, быдто скрозь землю… Это китайцы подлые меня заманили…
— Ишь ты!
Акимъ сдѣлалъ затяжку и продолжалъ:
— Какъ тогда я отъ полицейскаго убѣжалъ, поманилъ меня желторожій… Скрылъ, значитъ… А затѣмъ, помню, водки принесъ… „Пей“, говоритъ по ихнему и знакомъ показываетъ. Я выпилъ, а что дальше—не помню, братцы… Очнулся я подъ утро… Смотрю: кругомъ какія-то рожи… а самъ я на кубрикѣ лежу въ чемъ мать родила…
