этого сутяги давали знать о себѣ моимъ предкамъ въ продолженіи полутораста лѣтъ. Дѣло въ томъ, что законный наслѣдникъ нашего рода дѣйствительно отправился въ Америку вмѣстѣ или почти одновременно съ наслѣдникомъ Ферфаксовъ, но застрялъ гдѣ-то въ дебряхъ Виргиніи, женился и началъ размножать потомство дикарей — для поставки пресловутыхъ претендентовъ. Домой онъ не писалъ, его сочли умершимъ и младшій братъ преспокойно воспользовался наслѣдственными правами. Однако, послѣ смерти американскаго переселенца, его старѣйшій продуктъ потребовалъ — письменно — признанія себя наслѣдникомъ. Письмо это цѣло до сихъ поръ. Впрочемъ, и онъ померъ, прежде чѣмъ дядя, вступившій во владѣніе имуществомъ, нашелъ время, а, пожалуй, и почувствовалъ охоту отвѣтить ему. Малолѣтній сынъ упомянутаго старѣйшаго продукта выросъ, — на то понадобился порядочный промежутокъ времени, — и, въ свою очередь, занялся писаньемъ писемъ, приведеніемъ доказательствъ. Такимъ образомъ, одинъ преемникъ за другимъ продѣлывалъ то же самое, кончая теперешнимъ болваномъ. Это было поколѣніе нищихъ; ни у одного изъ нихъ не хватало средствъ для того, чтобъ пріѣхать въ Англію или формально начать искъ. Ферфаксы сохранили свой титулъ до настоящаго времени и не теряли его никогда, хотя и остались жить въ Мерилэндѣ; но ихъ другъ утратилъ право на званіе лорда по своей собственной небрежности. Теперь ты видишь, какъ сложились обстоятельства. Морально американскій бродяга можетъ быть признанъ дѣйствительно графомъ Росморомъ, но легально онъ имѣетъ столько же правъ на это званіе, сколько и его собака. Ну, довольно-ли съ тебя, наконецъ?
Наступило молчаніе. Сынъ взглянулъ на фамильный гербъ, вырѣзанный на большомъ дубовомъ колпакѣ камина, и сказалъ тономъ сожалѣнія:
— Съ введенія геральдическихъ символовъ, девизомъ этого дома было: Suum cuique — всякому свое. По вашему собственному смѣлому признанію, милордъ, оно обратилось въ сарказмъ. Если Симонъ Латерсъ...
— Ахъ, оставь, пожалуйста, про себя это противное имя! Десять лѣтъ оно торчало у меня бѣльмомъ на глазу и до такой степени прожужжало мнѣ уши, что иногда при звукѣ собственныхъ шаговъ я слышу ритмическое повтореніе: Симонъ Латерсъ! — Симонъ Латерсъ! — Симонъ Латерсъ! — А чтобы увѣковѣчить эти два слова въ моей душѣ, начертать ихъ въ ней неизгладимо, ты рѣшился... впрочемъ, на что, бишь, такое ты рѣшился?
— Поѣхать къ Симону Латерсу въ Америку и помѣняться съ нимъ мѣстами.
