и англійскомъ, а ты, не теряя времени, поѣдешь съ нимъ завтра утромъ въ Лондонъ. Передай его моему дядѣ лорду Гертфорду. Онъ тотчасъ же узнаетъ мою руку, пойметъ, что я самъ написалъ этотъ указъ, и безотлагательно пошлетъ за мною.
— Не лучше ли будетъ, государь, обождать здѣсь, пока я докажу свою личность и званіе и вступлю законнымъ образомъ во владѣніе наслѣдственными моими помѣстьями? Тогда мнѣ будетъ гораздо легче выполнить…
Король прервалъ его повелительнымъ жестомъ и сказалъ:
— Молчи! Что такое несчастныя твои помѣстья и мелочные личные интересы по сравненію съ дѣлами, касающимися благосостоянія всего народа и неприкосновенности королевскаго престола?
Затѣмъ, какъ бы желая смягчить этотъ строгій выговоръ, мальчикъ ласково присовокупилъ:
— Повинуйся и не тревожься ни о чемъ. Я не дамъ тебя въ обиду. Все твое будетъ возвращено тебѣ съ лихвою. Можешь положиться на королевское мое правосудіе. Знай также, что я не забываю оказанныхъ мнѣ услугъ. Съ этими словами онъ сѣлъ къ столу, взялъ перо и бумагу и принялся писать.
Нѣжно поглядѣвъ на него, Гендонъ сказалъ себѣ самому:
— Если бы я не зналъ, что это мой мальчикъ, я могъ бы, пожалуй, вообразить, что со мной говоритъ настоящій король. Нельзя отрицать, что когда на него найдетъ такой стихъ, онъ мечетъ громами и молніями, какъ если бы впрямь родился на престолѣ. Удивительно, откуда у него явилось такое умѣніе? Вотъ тоже и теперь. Съ какимъ спокойнымъ самодовольнымъ видомъ выводитъ онъ разныя каракули, воображая, будто пишетъ по-латыни и по-гречески. Между тѣмъ если мнѣ не удастся придумать чего-нибудь такого, что заставило бы его отказаться отъ своего намѣренія, то я долженъ буду, пожалуй, прятаться въ теченіе нѣсколькихъ дней, увѣривъ моего мальчика, будто уѣхалъ выполнять данное имъ мнѣ сумасбродное порученіе.
Въ слѣдующее затѣмъ мгновеніе мысли сэра Мильса вернулись къ его собственнымъ дѣламъ. Баронъ до такой степени погрузился въ свои размышленія, что когда король передалъ ему собственноручный указъ, онъ какъ-то бозсознательно принялъ эту бумагу и положилъ ее въ карманъ.
«Какъ странно она себя держала, — думалъ въ это мгновеніе Мильсъ. — Я убѣжденъ, что она меня узнала, но въ то же время мнѣ кажется это немыслимымъ. Я совершенно ясно понимаю, что изъ двухъ противоположныхъ мнѣній только одно можетъ быть вѣрнымъ. Примирить ихъ я не могу. Точно также я не въ состояніи окончательно опровергнуть одно изъ нихъ разумными доводами
