— Скажи мнѣ, любезный мальчикъ, какъ тебѣ удалось запомнить, куда именно я спряталъ печать, между тѣмъ какъ мнѣ самому не удавалось воскресить этого въ своей памяти?
— Ахъ, государь! Мнѣ было это не трудно! Я вѣдь частенько ею пользовался!
— Какъ же ты ею пользовался, когда не могъ объяснить, гдѣ именно она лежала?
— Я, къ сожалѣнію, не зналъ, что именно она и была имъ нужна. Мнѣ не потрудились описать ее надлежащимъ образомъ, ваше величество.
— Какъ же ты ею пользовался?
Кровь бросилась Тому въ лицо, его щечки покрылись густымъ румянцемъ, онъ потупилъ глаза и ничего не отвѣтилъ.
— Говори же, любезный мальчикъ, не бойся! — ободрялъ король. — На что именно пригодилась тебѣ большая печать англійскаго королевства?
Смущенный до-нельзя Томъ сперва было замялся, но потомъ сразу выпалилъ:
— Колоть ею орѣхи!
Заявленіе бѣднаго мальчика было встрѣчено гомерическимъ хохотомъ, взрывъ котораго чуть не сшибъ его съ ногъ. Если у кого-нибудь оставалась еще тѣнь сомнѣнія въ невозможности для Канти быть настоящимъ англійскимъ королемъ и обладать всѣми свѣдѣніями, потребными для выполненія августѣйшихъ королевскихъ обязанностей, то она окончательно разсѣялась, благодаря этому отвѣту.
Тѣмъ временемъ роскошный парадный кафтанъ былъ снятъ съ плечей Тома и одѣтъ на короля, лохмотья котораго оказались какъ нельзя лучше прикрытыми золотой парчей. Церемоніалъ коронованія продолжался послѣ того обычнымъ порядкомъ, но уже не надъ Томомъ Канти, а надъ настоящимъ королемъ. Его помазали мѵромъ и возложили ему на голову королевскій вѣнецъ. Громъ пушечныхъ выстрѣловъ возвѣстилъ объ этомъ всему городу и вѣрноподданическій Лондонъ потрясся въ своихъ основаніяхъ отъ дружныхъ привѣтственныхъ возгласовъ:
«Многая лѣта королю Эдуарду!»
Внѣшность Мильса Гендона представлялась въ достаточной степени живописной, прежде чѣмъ онъ попалъ въ свалку на Лондонскомъ мосту, но она сдѣлалась еще живописнѣе, когда онъ
