пою черни, тащилъ на Мусорный дворъ законнаго принца Уэльскаго. Всего лишь одинъ человѣкъ попытался сказать слово въ защиту бѣднаго мальчика, но слово это осталось какъ бы гласомъ вопіющаго въ пустынѣ. Среди шумной суматохи никто, вѣроятно, его и не услышалъ. Принцъ, внѣ себя отъ негодованія на грубое и дерзкое обращеніе, которое ему приходилось выносить, настойчиво пытался вырваться на свободу. Джонъ Канти, не обладавшій особенно большимъ запасомъ терпѣнія, совершенно утратилъ, наконецъ, таковое и, охваченный внезаннымъ порывомъ бѣшенства, размахнулся тяжелой своей дубиной. Онъ, безъ сомнѣнія, размозжилъ бы принцу голову, если бы тотъ самый человѣкъ, который вступался передъ тѣмъ за мальчика, не бросился впередъ, дабы удержать руку негодяя. Человѣкъ этотъ перехватилъ ударъ дубинки своею собственной рукою, но Канти, взбѣшенный донельзя этимъ вмѣшательствомъ, заревѣлъ:
— Чего ты суешь свой носъ, куда не спрашиваютъ! Вотъ тебѣ за это!
Дубина его со свистомъ опустилась на голову человѣка, осмѣлившагося вмѣшаться въ расправу его съ мальчикомъ. Послышался глухой стонъ, и человѣкъ, чертъ котораго нельзя было уже различить во мракѣ, упалъ на земь подъ ноги толпы, ломившейся во дворъ. Въ слѣдующее затѣмъ мгновеніе онъ остался лежать одинъ въ темнотѣ. Чернь, веселое настроеніе которой нисколько не было нарушено этимъ эпизодомъ, привѣтствовала громкимъ хохотомъ паденіе бѣдняги и, безъ сомнѣнія, нашла, что Канти далъ ему заслуженный урокъ. Тѣмъ временемъ принцъ оказался въ квартирѣ Джона Канти, дверь которой немедленно заперли, чтобы воспретить туда входъ постороннимъ. При слабомъ свѣтѣ сальнаго огарка, воткнутаго въ бутылку, мальчикъ могъ всетаки различить наиболѣе выдающіяся очертанія мерзостнаго вертепа, въ которомъ очутился. Онъ разглядѣлъ также обитателей этого вертепа. Двѣ дѣвочки-подростки, отъ которыхъ несло какимъ-то тяжелымъ, непріятнымъ запахомъ, и женщина среднихъ лѣтъ сидѣли, прижавшись къ стѣнѣ въ уголку, съ видомъ животныхъ, привыкшихъ къ побоямъ и съ робкой покорностью ожидавшихъ потасовки. Изъ другого угла тихонько подходила къ принцу изсохшая старуха съ злющими глазами и растрепанными сѣдыми волосами.
— Не хочешь ли послушать представленіе, ни дать, ни взять, какъ въ театрѣ? Смотри только сперва не мѣшай, а когда позабавишься вдоволь, можешь дать рукамъ волю и обработать комедіанта, какъ твоей душенькѣ будетъ угодно. Эй, ты, мальчуганъ, разскажи опять свою чепуху, если ты не предпочелъ теперь ее позабыть! Повѣдай намъ твое имя и объясни, кто ты такой?
