сается до стражи, то она выстроилась позади королевскаго кресла. Томъ пристально вглядывался въ осужденныхъ. Что-то такое въ костюмѣ или наружности мужчины пробудило въ немъ туманное воспоминаніе. «Кажется, я гдѣ-то уже видѣлъ этого человѣка, только не помню, гдѣ именно и при какомъ случаѣ?» — думалъ Томъ. Какъ разъ въ это мгновенье мужчина этотъ взглянулъ на него и тотчасъ потупилъ взоръ передъ грознымъ королевскимъ величіемъ. Тому представился при этомъ случай взглянуть ему прямо въ лицо, и взглядъ этотъ разрѣшилъ всѣ монаршія его недоумѣнія. Томъ сказалъ себѣ самому: «Теперь для меня совершенно ясно, что это тотъ самый незнакомецъ, который вытащилъ маленькаго Джильса Витта изъ Темзы и спасъ ему жизнь какъ разъ въ день Новаго года, когда погода стояла такая холодная и бурная. Это былъ мужественный и честный поступокъ. Жаль, что бѣдняга позволилъ себѣ заниматься также и болѣе гадкими дѣлами, изъ-за которыхъ попалъ въ печальное положеніе… День и часъ, когда онъ спасъ Джильса Витта, врѣзались у меня въ памяти потому, что часъ спустя, когда пробило ровно одиннадцать, бабушка Канни задала мнѣ такую потасовку, сравнительно съ которой всѣ предъидущія и послѣдующія должны были казаться нѣжными ласками».
Приказавъ, чтобы женщину и дѣвочку увели на время изъ залы, Томъ обратился къ младшему шерифу и спросилъ:
— Объясните мнѣ, сударь, въ чемъ именно провинился этотъ человѣкъ?
Преклонивъ колѣни, чиновникъ отвѣтилъ:
— Осмѣлюсь доложить вашему величеству, что онъ лишилъ жизни одного изъ вашихъ подданныхъ при помощи яда!
Состраданіе Тома къ осужденному и восхищеніе, съ которымъ онъ смотрѣлъ на него, какъ на смѣлаго спасителя утопавшаго мальчика, потерпѣло при этомъ заявленіи тяжкій ударъ.
— И что же? Преступленіе его доказано? — спросилъ онъ тѣмъ не менѣе.
— Совершенно явственно и несомнѣнно, ваше величество!
Томъ со вздохомъ сказалъ: — Уведите его прочь! Онъ заслужилъ смертную казнь! Жаль, очень жаль, такъ какъ это былъ славный малый… То есть, я хочу сказать, что онъ производитъ на взглядъ такое впечатлѣніе.
Осужденный съ энергическимъ порывомъ стиснулъ свои руки и принялся въ отчаяніи ихъ ломать, обращаясь къ королю съ мольбами и просьбами, вырывавшимися у него безсвязными, но тѣмъ не менѣе трогательными фразами, воскликнулъ:
— Ахъ, милордъ-король! Если у тебя есть чувство состраданія къ несчастнымъ и погибшимъ, пожалѣй обо мнѣ! Я невиненъ! То, въ чемъ меня обвиняютъ, было доказано лишь съ боль-
