— Рѣжьте, братцы, рѣжьте, рѣжьте осторожнѣй, рѣжьте — передъ вами пассажиръ дорожный.
Я почувствовалъ угрызеніе совѣсти и проговорилъ про себя: «Бѣдняга, теперь къ нѣму перешло».
Послѣ этого я дня три, четыре не видѣлъ мистера ***. Во вторникъ вечеромъ онъ явился ко мнѣ и въ изнеможеніи упалъ въ кресло. Онъ былъ блѣденъ, измученъ, разбитъ. Устремивъ свои безжизненные глаза на мое лицо, онъ сказалъ:
— Ахъ, Маркъ, невыгодную я сдѣлалъ аферу съ этими безсердечными стихами. Они преслѣдуютъ меня, какъ кошмаръ, денно и нощно, часъ за часомъ, до самой этой минуты. Со времени нашей прогулки я терплю муки отверженнаго. Въ субботу вечеромъ меня внезапно по телеграфу вызвали въ Бостонъ и я отправился туда съ ночнымъ поѣздомъ. Причиной вызова была смерть моего стараго друга, который пожелалъ, чтобы я произнесъ надъ нимъ надгробное слово. Я сѣлъ въ вагонъ и началъ составлять рѣчь, но дальше вступленія она не пошла, такъ какъ поѣздъ тронулся и колеса завели свою монотонную пѣсню: «клякъ-клякъ-клякъ-клякъ-клякъ-клякъ-клякъ-клякъ-клякъ-клякъ», и моментально къ этому аккомпанименту присоединились ненавистные стихи. Цѣлый часъ я сидѣлъ и пригонялъ отдѣльные слоги и слова стиховъ къ каждому кляку вагонныхъ колесъ. Я такъ измучился, какъ будто цѣлый день рубилъ дрова. Черепъ мой готовъ былъ треснуть отъ головной боли. Мнѣ казалось, что я сойду съ ума, если это будетъ такъ продолжаться. Поэтому я раздѣлся и легъ спать. Я растянулся на диванѣ, и вы, конечно, понимаете, каковъ былъ результатъ: то же самое продолжалось и тутъ: «Клякъ-клякъ — пачка синихъ, клякъ-клякъ — восемь центовъ, клякъ клякъ — пачка желтыхъ, клякъ-клякъ — за шесть центовъ и т. д. и т. д. осторожнѣй рѣжь, смотри!» Спать? Ни одной секунды. Я пріѣхалъ въ Бостонъ какимъ-то лунатикомъ. Не спрашивайте меня о похоронахъ. Я сдѣлалъ все, что могъ, но каждая отдѣльная торжественная фраза была перемѣшана, перевита словами: «Рѣжьте, братцы, рѣжьте, рѣжьте осторожнѣй. Рѣжьте, передъ вами пассажиръ дорожный!» И самое ужасное было то, что слова богослуженія совершенно терялись въ волнующихся ріѳмахъ этихъ стиховъ, и я замѣтилъ даже, какъ люди въ разсѣянности кивали имъ въ тактъ своими глупыми головами и, вѣрьте или не вѣрьте, Маркъ, но не успѣлъ я кончить, какъ вся толпа тихо кивала головами въ торжественномъ единствѣ: гробовщики, провожающіе, всѣ, всѣ. Окончивъ, я выбѣжалъ въ переднюю въ состояніи, близкомъ къ помѣшательству. Тамъ я имѣлъ счастье столкнуться со старой горюющей тетушкой покойника, старой дѣвицей, пріѣхавшей изъ Спрингфельда и опоздавшей въ церковь. Она принялась рыдать
