каетъ въ сердце того, кто испыталъ шаткую дружбу и призрачную вѣрность человѣка.
Я женился въ молодыхъ лѣтахъ и былъ очень доволенъ, когда оказалось, что жена раздѣляетъ мои наклонности. Замѣтивъ мою любовь къ домашнимъ животнымъ, она не упускала случая увеличитъ нашъ домашній звѣринецъ. У насъ были птицы, золотыя рыбки, прекрасная собака, кролики, обезьянка и кошка.
Эта послѣдняя была великолѣпное, замѣчательно крупное животное, совершенно черное и удивительно понятливое. Моя жена, нимало не склонная къ суевѣрію, часто вспоминала о старинномъ повѣрьѣ, которое считаетъ всѣхъ черныхъ кошекъ вѣдьмами. Разумѣется, она говорила это не серьезно, и если я вспоминаю объ этой мелочи, то потому лишь, что она случайно пришла мнѣ на намять.
Плутонъ — такъ звали кошку — былъ мой любимецъ. Я самъ кормилъ его и онъ бѣгалъ за мной по всему дому. Мнѣ приходилось даже принимать мѣры, чтобы онъ не ускользнулъ за мной на улицу.
Дружба наша продолжалась нѣсколько лѣтъ, въ теченіе которыхъ мой темпераментъ и характеръ радикально измѣнились къ худшему подъ вліяніемъ невоздержности (со стыдомъ признаюсь въ этомъ). Я съ каждымъ днемъ становился угрюмѣе, раздражительнѣе, равнодушнѣе къ чужимъ страданіямъ. Я позволялъ себѣ рѣзкости въ обращеніи съ женою, доходилъ даже до насилія. Разумѣется, животныя тоже испытывали на себѣ перемѣну въ моемъ характерѣ. Я не только пересталъ ухаживать за ними, но и колотилъ ихъ. Впрочемъ, къ Плутону я еще сохранилъ настолько привязанности, что не обижалъ его, какъ обижалъ кроликовъ, обезьянку, даже собаку, если они случайно подвертывались мнѣ подъ руку или подходили приласкаться. Но болѣзнь моя, — какая болѣзнь сравнится съ алкоголизмомъ! — усиливалась, и въ концѣ концовъ даже Плутону, который тѣмъ временемъ состарѣлся и впалъ въ дѣтство, пришлось испытать на себѣ послѣдствія моей раздражительности.
Однажды ночью, когда я вернулся домой сильно на-веселѣ, мнѣ показалось, будто кошка избѣгаетъ меня. Я схватилъ ее, испуганный Плутонъ слегка укусилъ меня за руку. Адское бѣшенство овладѣло мною. Я не узнавалъ самого себя. Казалось, мой прежній духъ разомъ оставилъ тѣло; каждая жилка содрогалась отъ болѣе чѣмъ діавольской, порожденной спиртомъ, злобы. Я досталъ изъ кармана перочинный ножъ, открылъ его, схватилъ бѣдное животное за горло и медленно, аккуратно вырѣзалъ ему глазъ! Я дрожу, обливаюсь потомъ, сгораю отъ стыда, разсказывая объ этой гнусной жестокости.
