мнѣ удастся разобрать кирпичи, засунутъ туда тѣло, и возстановить стѣну такъ, что ни чей глазъ не замѣтитъ чего-нибудь подозрительнаго.
Я не ошибся въ разсчетѣ. Съ помощью лома я безъ труда разобралъ кирпичи и, прислонивъ тѣло къ внутренней стѣнѣ, уложилъ ихъ обратно и возстановилъ все въ прежнемъ видѣ. Затѣмъ я досталъ, со всяческими предосторожностями, известки, песку, кисть, приготовилъ штукатурку, совершенно такую, какъ старая, и тщательно замазалъ кирпичи. Теперь на стѣнѣ не оставалось и признаковъ моей работы. Подобравъ, какъ можно старательнѣе, мусоръ, оставшійся на полу, я съ торжествомъ осмотрѣлся и сказалъ самому себѣ: — На этотъ разъ, по крайней мѣрѣ, моя работа не пропала даромъ.
Моей ближайшей заботой было отыскать кошку, виновницу всѣхъ бѣдъ, такъ какъ я твердо рѣшился убить ее. Попадись она въ эту минуту, судьба ея была бы рѣшена, но лукавое животное, повидимому, испугалось моего гнѣва и сочло благоразумнымъ удалиться. Невозможно описать или вообразить, какое глубокое, райское облегченіе я почувствовалъ, убѣдившись, что ненавистная тварь исчезла. Она не явилась и ночью, и въ первый разъ со времени ея появленія въ нашемъ домѣ, я спалъ спокойно и крѣпко, да, спалъ, несмотря на тяжесть преступленія, обременявшаго мою душу!
Прошли вторыя и третьи сутки, а мой мучитель не возвращался. Наконецъ-то я снова могъ дышать свободно. Чудовище въ ужасѣ навсегда скрылось отъ меня! Я никогда не увижу его больше! Счастье мое было безгранично. Мысль о преступленіи почти не тревожила меня. Ко мнѣ обращались съ разспросами, но я легко отдѣлывался отъ нихъ. Назначено было слѣдствіе, но, разумѣется, ничего не открыло. Я считалъ себя въ полной безопасности.
На четвертый день ко мнѣ неожиданно явилась полиція съ обыскомъ. Я, впрочемъ, ничуть не испугался, зная, что отыскать мой тайникъ невозможно. Полицейскіе попросили меня сопровождать ихъ. Они обшарили каждый уголокъ, каждый чуланъ. Наконецъ, мы въ третій или четвертый разъ спустились въ погребъ. Ни одинъ мускулъ у меня не дрогнулъ. Сердце мое билось совершенно ровно, какъ у человѣка, спящаго сномъ невинности. Я скрестилъ руки на груди и спокойно ходилъ взадъ и впередъ по погребу. Полиція угомонилась и собиралась уйти. У меня духъ захватывало отъ радости; я не могъ выдержать. Я горѣлъ желаніемъ сказать хоть что-нибудь, подчеркнуть мое торжество, окончательно убѣдить ихъ въ моей невинности.
