Упомянутый критическій принципъ вѣренъ лишь въ отношеніи ландшафта, и чувствуя, что онъ вѣренъ въ этомъ отношеніи, распространили его на всѣ области искусства въ силу свойственнаго намъ стремленія обобщать. Я сказалъ чувствуя, — потому что это чувство не аффектація или химера. Математика не доставитъ болѣе абсолютныхъ доказательствъ, чѣмъ чувство прекраснаго художнику. Онъ не только вѣритъ, но положительно знаетъ, что такія-то и такія-то, повидимому, произвольныя, комбинаціи матеріи — и только онѣ однѣ — составляютъ истинную красоту. Но его основанія еще не нашли себѣ выраженія. Чтобы изслѣдовать и выразить ихъ, требуется такой глубокій анализъ, какого еще не видалъ свѣтъ. Тѣмъ не менѣе, его инстинктивныя мнѣнія подтверждаются голосомъ всѣхъ его собратій. Положимъ, что «композиція» имѣетъ недостатки; что она нуждается въ поправкѣ; представьте эту поправку на судъ любого художника — и онъ признаетъ ея необходимость. Болѣе того: каждый членъ братства художниковъ укажетъ одинаковую поправку для исправленія недостатковъ композиціи.
Повторяю, только въ группировкѣ составныхъ элементовъ ландшафта можно превзойти физическую природу, и эта-то возможность улучшенія только въ одномъ единственномъ пунктѣ всегда казалась мнѣ неразрѣшимой тайной. Я пытался объяснитъ ее такъ: первоначальное намѣреніе природы было устроить земную поверхность такъ, чтобы она являлась для человѣческихъ чувствъ совершенствомъ прекраснаго, возвышеннаго и живописнаго, но это первоначальное намѣреніе было искажено извѣстными геологическими переворотами — измѣненіями въ группировкѣ формъ и красокъ. Задача искусства исправить или сгладить эти измѣненія. Но при такомъ взглядѣ приходилось допустить ненормальность и безцѣльность геологическихъ переворотовъ. Эллисонъ объяснялъ ихъ, какъ предвѣстіе смерти. Онъ говорилъ: — Допустимъ, что первоначальнымъ намѣреніемъ было земное безсмертіе человѣка. Въ такомъ случаѣ первичное устройство земной поверхности приспособлено къ блаженному состоянію, еще не осуществившемуся, но предназначенному. Перевороты явились въ связи съ измѣнившимся планомъ, какъ подготовка къ новому, смертному существованію.
То, что мы считаемъ усовершенствованіемъ ландшафта, быть можетъ, дѣйствительно таково съ моральной или человѣческой точки зрѣнія. Быть можетъ, всякое измѣненіе естественнаго пейзажа испортило бы картину, — если разсматривать ее въ общемъ — въ цѣломъ — съ какого-нибудь пункта, удаленнаго отъ земной поверхности, хотя и не выходящаго за предѣлы атмосферы. Нетрудно понять, что поправка, которая усовершенствуетъ детали при близкомъ наблюденіи, можетъ испортить цѣлое или эффекты,
