Наконецъ, подготовивъ почву, я встрѣтился съ нимъ (заранѣе рѣшивъ, что эта встрѣча будетъ окончательной и рѣшительной) въ помѣщеніи одного коммонера (мистера Престона), который хорошо зналъ насъ обоихъ, но, надо ему отдать справедливость, не имѣлъ ни малѣйшаго подозрѣнія насчетъ моего замысла. Желая обладить его получше, я искусно назвался къ мистеру Престону на вечеръ, часамъ къ восьми, къ десяти, и позаботился, чтобы карты явились случайно, по просьбѣ самого Глендиннинга. Словомъ, я не упустилъ изъ вида ни одной изъ тѣхъ низкихъ хитростей, которыя неизмѣнно пускаются въ ходъ въ подобныхъ случаяхъ, такъ что можно только удивляться, какъ еще не перевелись дураки, которые поддаются имъ.
Мы засидѣлись далеко за полночь и въ концѣ концовъ мнѣ удалось устроить такъ, что Глендиннингъ остался моимъ единственнымъ противникомъ. Игра была моя любимая: écarté. Остальная компанія, заинтересованная нашей крупной игрой, бросила карты, и столпилась вокругъ насъ. Parvenu, котораго мнѣ удалось незамѣтнымъ образомъ напоить въ началѣ вечера, тасовалъ, сдавалъ, бросалъ карты съ какимъ-то судорожнымъ волненіемъ, которое я только отчасти могъ объяснить дѣйствіемъ вина. Задолжавъ мнѣ въ самое короткое время значительную сумму, онъ залпомъ выпилъ стаканъ портвейна, и сдѣлалъ то, чего я давно ожидалъ: предложилъ удвоить нашу и безъ того огромную ставку. Я согласился съ неохотой — очень искусно разыгранной — и лишь послѣ того какъ мои отказы вызвали съ его стороны нѣсколько рѣзкихъ словъ, придававшихъ оттѣнокъ досады моему согласію. Результатъ, разумѣется, только доказалъ, какъ основательно жертва запуталась въ моихъ сѣтяхъ: не прошло часа, какъ его долгъ учетверился. Лицо его, давно уже утратившее багровую окраску, вызванную виномъ, теперь, къ моему изумленію, покрылось страшной блѣдностью. Я говорю: къ моему изумленію. Мнѣ наговорили Богъ знаетъ чего о несмѣтномъ богатствѣ Глендиннинга, и я былъ въ полной увѣренности, что его проигрышъ, хотя и весьма значительный, не можетъ сколько-нибудь серьезно разстроить его, не говоря уже о такомъ страшномъ волненіи. Въ первую минуту я готовъ былъ объяснить его состояніе дѣйствіемъ вина и, скорѣе для того, чтобы поддержать себя въ глазахъ товарищей, чѣмъ изъ какого-либо менѣе эгоистическаго мотива, собирался рѣшительно потребовать прекращенія игры. Но отрывочныя замѣчанія моихъ товарищей и отчаянное восклицаніе Глендиннинга дали мнѣ понять, что я раззорилъ моего партнера при обстоятельствахъ, которыя, сдѣлавъ его предметомъ сожалѣнія всѣхъ окружающихъ, должны были избавить его отъ всякихъ выходокъ даже со стороны врага.
