„Я не вижу, чтобы эти открытія могли набросить тѣнь на г-жу Блаватскую, такъ какъ все это дѣло м-ра Куломба и нѣтъ никакихъ указаній, чтобы Е. П. Блаватская знала объ этомъ. Мало того, по свидѣтельству осматривавшихъ шкапъ, всѣ эти мошенничества недавняго происхожденія.
„Во всякомъ случаѣ, я долженъ признаться, что это новое открытіе въ такую неудобную минуту должно было произвести крайне дурное впечатлѣніе на публику. Будь я здѣсь какъ посланный отъ общества психическихъ изслѣдованій, или какъ сыщикъ миссіонеровъ, я, конечно, не колеблясь, описалъ бы новое открытіе, но въ моемъ положеніи, я долженъ думать объ интересахъ г-жи Блаватской и потому не счелъ благоразумнымъ говорить объ этомъ; я не имѣлъ разрѣшенія показывать частное помѣщеніе г-жи Блаватской и не чувствовалъ себя вправѣ (при моемъ тогдашнемъ положеніи) дозволить врагамъ Е. П. Блаватской войти къ ней безъ ея согласія.
„Одинъ присутствовавшій джентельмэнъ, раздѣлявшій мое мнѣніе, что „шкапъ“ слишкомъ потерялъ свое обаяніе, чтобы могъ быть далѣе нуженъ, сжегъ его въ моемъ присутствіи. Я никогда не говорилъ ни полковнику Олкотту, ни г-жѣ Блаватской, ни кому бы то ни было въ главной квартирѣ, что сталось со шкапомъ. Но когда вы и м-ръ Юмъ, не считая множества другихъ нелѣпыхъ теорій, высказали также ваше убѣжденіе, что г-жа Блаватская послала своего слугу Бабулу унести шкапъ, и онъ исполнилъ ея приказаніе, я нашелъ, что эта минута удобна, чтобы доказать, что даже и членъ общества для психическихъ изслѣдованій можетъ ошибиться“ [1].
Мы узнаёмъ отъ м-ра Гартмана, что тщатльному осмотру шкапа помѣшало „суевѣрное благоговѣніе“, съ которымъ мистеръ Дамодаръ глядѣлъ на него. Заявленіе д-ра Гартмана подтверждается свидѣтельствомъ м-ра Лэнъ Фокса, который также весьма патетически выражалъ мнѣ свое убѣжденіе, что никакой осмотръ шкапа туземными свидѣтелями не можетъ имѣть ни малѣйшей цѣны, въ виду крайняго ихъ къ нему благоговѣнія. Однако, надо замѣтить, что въ одной части своего заявленія, д-ръ Гартманъ повидимому придаетъ нѣкоторое значеніе свидѣтельству тѣхъ, кто имѣлъ право осматривать шкапъ. Очевидно самъ д-ръ Гартманъ принадлежалъ къ числу „имѣвшихъ это право“; онъ при многихъ случаяхъ говорилъ мнѣ о своихъ осмотрахъ, и эти разсказы, кромѣ того что несогласны между собою, но и несогласны съ его послѣднимъ сообщеніемъ, уничтожающимъ все, имъ прежде говоренное объ этомъ предметѣ.
Изъ всего мною сказаннаго ясно: 1) что положеніе, выбранное для шкапа было особенно удобно для устройства тайнаго сообщенія съ нимъ черезъ заднюю сторону; и что ни одна изъ перемѣнъ, дѣлавшихся время отъ времени въ спальнѣ г-жи Блаватской за шкапомъ, хотя и предназначенныхъ для уничтоженія всякаго подозрѣнія въ плутовствѣ, не уменьшаетъ этого удобства; 2) что всѣ необходимыя приспособленія для доступа въ шкапъ съ задней стороны несомнѣнно тамъ были до удаленія Куломбовъ; 3) что нѣтъ ни одного достовѣрнаго показанія, что этотъ доступъ не существовалъ во все время съ минуты постановки шкапа до отъѣзда г-жи Блаватской въ Европу въ февралѣ 1884 г., исключая времени передѣлки, когда была поставлена рама съ кирпичами, и когда г-жа Морганъ видѣла всю стѣну заново оклеенной обоями; и нѣтъ ни одного заявленія, чтобы во время этихъ передѣлокъ произошелъ въ шкапу какой-нибудь „феноменъ“.
Такіе результаты — совершенно независимо отъ писемъ Блаватской къ Куломбамъ — лишаютъ все грамадное число свидѣтельствъ „чудесъ шкапа“ всякой цѣны; а поставленные рядомъ съ этой корреспон-
- ↑ Къ этому Гартману, и по сіе время одному изъ „блестящихъ“ дѣятелей теософическаго общества и возбужденнаго имъ движенія, мнѣ еще придется вернуться. Вс. С.
Я не вижу, чтобы эти открытия могли набросить тень на г-жу Блаватскую, так как все это дело м-ра Куломба и нет никаких указаний, чтобы Е. П. Блаватская знала об этом. Мало того, по свидетельству осматривавших шкаф, все эти мошенничества недавнего происхождения.
Во всяком случае я должен признаться, что это новое открытие в такую неудобную минуту должно было произвести крайне дурное впечатление на публику. Будь я здесь как посланный от общества психических исследований или как сыщик миссионеров, я, конечно, не колеблясь, описал бы новое открытие, но в моем положении я должен думать об интересах г-жи Блаватской и потому не счел благоразумным говорить об этом; я не имел разрешения показывать частное помещение г-жи Блаватской и не чувствовал себя вправе (при моем тогдашнем положении) дозволить врагам Е. П. Блаватской войти к ней без ее согласия.
Один присутствовавший джентельмен, разделявший мое мнение, что «шкаф» слишком потерял свое обаяние, чтобы мог быть далее нужен, сжег его в моем присутствии. Я никогда не говорил ни полковнику Олкотту, ни г же Блаватской, ни кому бы то ни было в главной квартире, что сталось со шкафом. Но когда вы и м-р Юм, не считая множества других нелепых теорий, высказали также ваше убеждение, что г-жа Блаватская послала своего слугу Бабулу унести шкаф, и он исполнил ее приказание, я нашел, что эта минута удобна, чтобы доказать, что даже и член общества для психических исследований может ошибиться»[1].
Мы узнаём от м-ра Гартмана, что тщатльному осмотру шкафа помешало «суеверное благоговение», с которым мистер Дамодар глядел на него. Заявление д-ра Гартмана подтверждается свидетельством м-ра Лэн Фокса, который также весьма патетически выражал мне свое убеждение, что никакой осмотр шкафа туземными свидетелями не может иметь ни малейшей цены, ввиду крайнего их к нему благоговения. Однако надо заметить, что в одной части своего заявления д-р Гартман, по-видимому, придает некоторое значение свидетельству тех, кто имел право осматривать шкаф. Очевидно, сам д-р Гартман принадлежал к числу «имевших это право»; он при многих случаях говорил мне о своих осмотрах, и эти рассказы, кроме того что несогласны между собою, но и несогласны с его последним сообщением, уничтожающим все, им прежде говоренное об этом предмете.
Из всего мною сказанного ясно: 1) что положение, выбранное для шкафа было особенно удобно для устройства тайного сообщения с ним через заднюю сторону; и что ни одна из перемен, делавшихся время от времени в спальне г-жи Блаватской за шкафом, хотя и предназначенных для уничтожения всякого подозрения в плутовстве, не уменьшает этого удобства; 2) что все необходимые приспособления для доступа в шкаф с задней стороны, несомненно, там были до удаления Куломбов; 3) что нет ни одного достоверного показания, что этот доступ не существовал во все время с минуты постановки шкафа до отъезда г-жи Блаватской в Европу в феврале 1884 г., исключая времени переделки, когда была поставлена рама с кирпичами, и когда г-жа Морган видела всю стену заново оклеенной обоями; и нет ни одного заявления, чтобы во время этих переделок произошел в шкафу какой-нибудь «феномен».
Такие результаты — совершенно независимо от писем Блаватской к Куломбам — лишают все грамадное число свидетельств «чудес шкафа» всякой цены; а поставленные рядом с этой корреспон-
- ↑ К этому Гартману, и по сие время одному из «блестящих» деятелей теософического общества и возбужденного им движения, мне еще придется вернуться. Вс. С.
