что̀ будетъ съ этого. За себя я ручаюсь: пока душа держится въ тѣлѣ буду стоять и воевать за правду…»
Письмо это замѣчательно по своей искренности и фактичности. Блаватская можетъ тутъ путать относительно не то 50, не то 200 «послѣднихъ» своихъ долларовъ, которые она отдала «Scientist’у», но общая картина положенія, нарисованная ею, непремѣнно должна быть вѣрна, ибо иначе не было бы никакого разсчета рисовать ее. Писала она съ горя, въ виду «голода», писала, потому что стала ей жутко за завтрашній день и явилась потребность поплакаться, пожаловаться далекому соотечественнику. Она не разсуждала — все это само вылилось: «вотъ, молъ, горе-то, завтра ѣсть будетъ нечего. Надо придумать что-нибудь совсѣмъ необыкновенное… «Miracle Club» Олкотта врядъ ли поможетъ… я буду бороться до послѣдняго!» Только она должна была бы сказать: не за правду, а за существованіе — это было бы вѣрнѣе.
Прошло почти два мѣсяца, а положеніе не улучшилось. Она писала изъ Бостона 18 іюля 1875 года:
«Я готова продать душу свою за спиритуализмъ, да никто не покупаетъ и я живу со дня на день заработывая по 10 и 15 долларовъ когда нужда приходитъ».
Вотъ ужь и осень наступила; дѣло съ «Miracle Club»’омъ очевидно не выгорѣло, ибо отъ 10 сентября письмо все въ томъ же минорномъ тонѣ. Е. П. Блаватская ѣздитъ и въ Бостонъ, и въ Чикаго — но нигдѣ ничего не находитъ. Даже Джонъ Кингъ, будущій «хозяинъ», не веселитъ ея сердца. Она на него жалуется: «Джонъ блистаетъ остроумнымъ молчаніемъ. Онъ на меня золъ и вотъ уже три недѣли слишкомъ является лишь затѣмъ, чтобы говорить глупости или же непріятности. Tout n’est pas parfait à ce que je vois dans le Summer Land… На насъ такіе нападки, что не знаемъ что̀ съ этого будетъ. Спиритуалисты злятся, потому что мы не раздѣляемъ многихъ изъ мнѣній ихъ (значитъ ересь все же крѣпнетъ) и не считаемъ Евангеліемъ все что врутъ ихъ медіумы. Медіумы въ ярости п. ч. мы (т. е. Олкоттъ и я) ихъ слишкомъ строго осматриваемъ и недовѣряемъ
что будет с этого. За себя я ручаюсь: пока душа держится в теле буду стоять и воевать за правду…»
Письмо это замечательно по своей искренности и фактичности. Блаватская может тут путать относительно не то 50, не то 200 «последних» своих долларов, которые она отдала «Scientist’у», но общая картина положения, нарисованная ею, непременно должна быть верна, ибо иначе не было бы никакого расчета рисовать ее. Писала она с горя, в виду «голода», писала, потому что стала ей жутко за завтрашний день и явилась потребность поплакаться, пожаловаться далекому соотечественнику. Она не рассуждала — все это само вылилось: «Вот, мол, горе-то, завтра есть будет нечего. Надо придумать что-нибудь совсем необыкновенное… «Miracle Club» Олкотта вряд ли поможет… я буду бороться до последнего!» Только она должна была бы сказать: не за правду, а за существование — это было бы вернее.
Прошло почти два месяца, а положение не улучшилось. Она писала из Бостона 18 июля 1875 года:
«Я готова продать душу свою за спиритуализм, да никто не покупает и я живу со дня на день зарабатывая по 10 и 15 долларов когда нужда приходит».
Вот уж и осень наступила; дело с «Miracle Club», очевидно, не выгорело, ибо от 10 сентября письмо все в том же минорном тоне. Е. П. Блаватская ездит и в Бостон, и в Чикаго, — но нигде ничего не находит. Даже Джон Кинг, будущий «хозяин», не веселит ее сердца. Она на него жалуется: «Джон блистает остроумным молчанием. Он на меня зол и вот уже три недели с лишком является лишь за тем, чтобы говорить глупости или же неприятности. Tout n’est pas parfait à ce que je vois dans le Summer Land… На нас такие нападки, что не знаем что с этого будет. Спиритуалисты злятся, потому что мы не разделяем многих из мнений их (значит, ересь все же крепнет) и не считаем Евангелием все что врут их медиумы. Медиумы в ярости п. ч. мы (т. е. Олкотт и я) их слишком строго осматриваем и не доверяем
