лась, онъ улыбнулся и сказалъ, опять-таки на беззвучномъ, мысленномъ языкѣ сновидѣній: «Будьте увѣрены, что я не галлюцинація и что вашъ разсудокъ васъ не покидаетъ. Блаватская докажетъ вамъ завтра передъ всѣми, что мое посѣщеніе было истинно». Онъ исчезъ, я взглянулъ на часы, увидѣлъ, что около трехъ, затушилъ свѣчу и заснулъ сразу.
Проснулся я въ десятомъ часу и вспомнилъ все очень ясно. Дверь была на запорѣ; по свѣчкѣ невозможно было опредѣлить — зажигалась ли она ночью и долго ли горѣла, такъ какъ, по пріѣздѣ, еще до отправленія къ Блаватской, я зажигалъ ее.
Въ столовой гостинницы я засталъ г-жу А. за завтракомъ.
— Спокойно ли вы провели ночь? — спросилъ я ее.
— Не очень, я видѣла махатму Моріа!
— Неужели? вѣдь и я тоже его видѣлъ!
— Какъ же вы его видѣли?
Я проговорился и отступать было поздно. Я разсказалъ ей мой яркій сонъ или галлюцинацію, а отъ нея узналъ, что на ея мысли о томъ — слѣдуетъ ли ей стать форменной теософкой и нѣтъ ли тутъ чего-либо «темнаго» — махатма Моріа явился передъ нею и сказалъ: «очень намъ нужно такую козявку!»
— Такъ именно и сказалъ: «козявку», и сказалъ по-русски! — увѣряла меня г-жа А., почему-то особенно радуясь, что махатма назвалъ ее «козявкой».
А потомъ прибавила:
— Вотъ пойдемъ къ Блаватской… что-то она скажетъ? вѣдь если это былъ Моріа и намъ не почудилось, такъ она должна знать.
Отправились въ домъ Гебгарда. Блаватская встрѣтила насъ, какъ мнѣ показалось, съ загадочной улыбкой и спросила:
— Ну, какъ вы провели ночь?
— Очень хорошо, — отвѣтилъ я.
И легкомысленно прибавилъ:
— Вамъ нечего сказать мнѣ?
— Ничего особеннаго, — проговорила она, — я только знаю, что «хозяинъ» былъ у васъ съ однимъ изъ своихъ «челъ».
лась, он улыбнулся и сказал опять-таки на беззвучном, мысленном языке сновидений: «Будьте уверены, что я не галлюцинация и что ваш рассудок вас не покидает. Блаватская докажет вам завтра перед всеми, что мое посещение было истинно». Он исчез, я взглянул на часы, увидел, что около трех, затушил свечу и заснул сразу.
Проснулся я в десятом часу и вспомнил все очень ясно. Дверь была на запоре; по свечке невозможно было определить — зажигалась ли она ночью и долго ли горела, так как по приезде, еще до отправления к Блаватской, я зажигал ее.
В столовой гостиницы я застал г-жу А. за завтраком.
— Спокойно ли вы провели ночь? — спросил я ее.
— Не очень, я видела махатму Мориа!
— Неужели? ведь и я тоже его видел!
— Как же вы его видели?
Я проговорился и отступать было поздно. Я рассказал ей мой яркий сон или галлюцинацию, а от нее узнал, что на ее мысли о том — следует ли ей стать форменной теософкой и нет ли тут чего-либо «темного» — махатма Мориа явился перед нею и сказал: «Очень нам нужно такую козявку!»
— Так именно и сказал: «Козявку», и сказал по-русски! — уверяла меня г-жа А., почему-то особенно радуясь, что махатма назвал ее «козявкой». А потом прибавила: Вот пойдем к Блаватской… что-то она скажет? ведь если это был Мориа и нам не почудилось, так она должна знать.
Отправились в дом Гебгарда. Блаватская встретила нас, как мне показалось, с загадочной улыбкой и спросила:
— Ну, как вы провели ночь?
— Очень хорошо, — ответил я. И легкомысленно прибавил: Вам нечего сказать мне?
— Ничего особенного, — проговорила она, — я только знаю, что «хозяин» был у вас с одним из своих «чел».
