Была весна. Цвѣли сирень и липа. На старую липу и утро и вечеръ прилеталъ соловей изъ ближняго сада. Вблизи липы и сѣраго дома съ колоннами алѣлъ цвѣтникъ—широкая клумба. На клумбѣ дружной семьей росли георгины, камеліи, левкои, маргаритки, анютины глазки, иммортельки, резеда—не перечесть—и розовый кустъ. Вечерѣло; на балконѣ пили чай, громко разговаривали; у балкона на пескѣ играли дѣти, голоса ихъ весело звенѣли. На клумбѣ было тихо; цвѣты, обрызганные вечерней росой, дремали… Чу!—полилась соловьиная пѣсня,—замираетъ, растетъ. По душистой резедѣ чуть-чуть, точно задыхаясь отъ волненія, ползетъ улитка, мягкія ея рожки трепещутъ,—
Была весна. Цвели сирень и липа. На старую липу и утро и вечер прилетал соловей из ближнего сада. Вблизи липы и серого дома с колоннами алел цветник — широкая клумба. На клумбе дружной семьёй росли георгины, камелии, левкои, маргаритки, анютины глазки, иммортельки, резеда — не перечесть — и розовый куст. Вечерело; на балконе пили чай, громко разговаривали; у балкона на песке играли дети, голоса их весело звенели. На клумбе было тихо; цветы, обрызганные вечерней росой, дремали… Чу! — полилась соловьиная песня, — замирает, растёт. По душистой резеде чуть-чуть, точно задыхаясь от волнения, ползёт улитка, мягкие её рожки трепещут, —
