бѣждаютъ. Пошли на Москву, сразились подъ Бородинымъ“….
„Б-р-р-р“, затрясся попугай—очень его ужь пробирало.
„Вамъ что угодно? Вы, кажется, что-то сказали?“ учтиво обратилась къ нему мышь, а сама нахмурилась и сердито водитъ усами.
„Ничего-съ, я такъ только“, поспѣшилъ отвѣчать попугай.
„Мнѣ, стало-быть, почудилось“, отрѣзала мышь. „Такъ, дальше, продолжаю. Сразились подъ Бородинымъ, одержали побѣду, вступили въ Москву зимовать. Все бы хорошо, не случись бѣды. Москва стала горѣть, а кто поджегъ неизвѣстно. Русскіе говорятъ на французовъ, французы сваливаютъ на русскихъ—кто ихъ разберетъ. Я въ то время жила во дворцѣ и была свидѣтельницей всего, что происходило“. И мышь опять значительно оглянула общество. „Ну, видитъ На-
беждают. Пошли на Москву, сразились под Бородиным…
— Б-р-р-р, — затрясся попугай — очень его уж пробирало.
— Вам что угодно? Вы, кажется, что-то сказали? — учтиво обратилась к нему мышь, а сама нахмурилась и сердито водит усами.
— Ничего-с, я так только, — поспешил отвечать попугай.
— Мне, стало быть, почудилось, — отрезала мышь. — Так, дальше, продолжаю. Сразились под Бородиным, одержали победу, вступили в Москву зимовать. Все бы хорошо, не случись беды. Москва стала гореть, а кто поджег неизвестно. Русские говорят на французов, французы сваливают на русских — кто их разберет. Я в то время жила во дворце и была свидетельницей всего, что происходило.
И мышь опять значительно оглянула общество.
— Ну, видит На-