полеонъ, что плохо дѣло, собралъ совѣтъ, много толковали и нашли…. Ну что, душенька, обсохла?“ вдругъ обратилась мышь къ Сонѣ.
„Нисколько, мокрехонька, какъ была“, пригорюнившись, отвѣчаетъ Соня.
„Господа“, торжественно выступилъ тутъ журавль, „имѣю предложить засѣданію распуститься для принятія болѣе энергическихъ мѣръ....“
„Говори по русски“, закричалъ на него орленокъ, „изъ твоихъ мудреныхъ словъ я ничего не пойму, да и самъ ты, чай, ихъ, братъ, въ толкъ не возьмешь“. И орленокъ засмѣялся изподтишка; но это замѣтили другія птицы и поднялось хихиканіе.
„Я хотѣлъ только, въ виду общаго блага, предложить игру въ горѣлки; а впрочемъ, какъ будетъ угодно“, нѣсколько обиженно сказалъ журавль.
„Что же это за игра?“ спросила Соня
полеон, что плохо дело, собрал совет, много толковали и нашли… Ну что, душенька, обсохла? — вдруг обратилась мышь к Соне.
— Нисколько. Мокрехонька, как была, — пригорюнившись, отвечает Соня.
— Господа, — торжественно выступил тут журавль, — имею предложить заседанию распуститься для принятия более энергических мер…
— Говори по-русски, — закричал на него орленок, — из твоих мудреных слов я ничего не пойму, да и сам ты, чай, их, брат, в толк не возьмешь.
И орленок засмеялся исподтишка; но это заметили другие птицы и поднялось хихикание.
— Я хотел только ввиду общего блага предложить игру в горелки; а впрочем, как будет угодно, — несколько обиженно сказал журавль.
— Что же это за игра? — спросила Соня
