же состязаніе въ лукавствѣ, то и тогда открылось бы весьма немного лукавцевъ перваго разряда? — Вѣроятно, отвѣчалъ я. — Да, вѣроятно, примолвилъ онъ. Но въ этомъ-то разсужденія не походятъ на людей (теперь вѣдь я слѣдовалъ за тобою, какъ за предводителемъ), а походятъ въ томъ, что человѣкъ, не имѣющій искуства разсуждать о предметѣ, вѣритъ какому-нибудь изъ разсужденій, какъ истинному, и потомъ, немного спустя, оно представляется ему ложнымъ, иногда справедливо, иногда и нѣтъ, вообще — то такимъ, то инакимъ. Между тѣмъ ты знаешь, что тѣ-то особенно, C. которые занимаются разсужденіями противорѣчущими, — тѣ-то и почитаютъ себя людьми мудрѣйшими; они-то одни-де и понимаютъ, что нѣтъ ничего здраваго и твердаго ни въ дѣлахъ, ни въ словахъ, что все существующее, точно какъ въ Эврипѣ[1], вращается то туда, то сюда, ни на минуту не останавливаясь на одномъ мѣстѣ. — Ты очень справедливо говоришь, сказалъ я. — Такъ не жалкое ли было бы состояніе, Федонъ, продолжалъ онъ, когда бы кто, при существованіи разсужденія D. справедливаго и основательнаго, которое можно себѣ прояснить, случайно услышавъ о томъ же предметѣ другія, кажущіяся то справедливыми, то ложными, обвинялъ не самаго себя и не свою неловкость, но, отъ досады, собственную вину слагалъ бы на разсужденія, и потому, ненавидя и браня ихъ, на всю остальную жизнь лишился бы истины и знанія о вещахъ существующихъ? — Точно, жалкое было бы состояніе, клянусь Зевсомъ, отвѣчалъ E. я. — Итакъ, прежде всего будемъ осторожны, продолжалъ онъ, не пустимъ въ свою душу той мысли, что будто въ разсужденіяхъ нѣтъ ничего здраваго: напротивъ
- ↑ Эврипъ — проливъ между Бэотіею и Эвбеею, замѣчательный между прочимъ потому, что днемъ и ночью волны въ немъ идутъ преемственно то въ одну, то въ другую, — противуположную сторону. Stallb. I, II, p. 164.
же состязание в лукавстве, то и тогда открылось бы весьма немного лукавцев первого разряда? — Вероятно, отвечал я. — Да, вероятно, примолвил он. Но в этом-то рассуждения не походят на людей (теперь ведь я следовал за тобою, как за предводителем), а походят в том, что человек, не имеющий искусства рассуждать о предмете, верит какому-нибудь из рассуждений, как истинному, и потом, немного спустя, оно представляется ему ложным, иногда справедливо, иногда и нет, вообще — то таким, то инаким. Между тем ты знаешь, что те-то особенно, C. которые занимаются рассуждениями противоречущими, — те-то и почитают себя людьми мудрейшими; они-то одни-де и понимают, что нет ничего здравого и твердого ни в делах, ни в словах, что всё существующее, точно как в Эврипе[1], вращается то туда, то сюда, ни на минуту не останавливаясь на одном месте. — Ты очень справедливо говоришь, сказал я. — Так не жалкое ли было бы состояние, Федон, продолжал он, когда бы кто, при существовании рассуждения D. справедливого и основательного, которое можно себе прояснить, случайно услышав о том же предмете другие, кажущиеся то справедливыми, то ложными, обвинял не самого себя и не свою неловкость, но, от досады, собственную вину слагал бы на рассуждения, и потому, ненавидя и браня их, на всю остальную жизнь лишился бы истины и знания о вещах существующих? — Точно, жалкое было бы состояние, клянусь Зевсом, отвечал E. я. — Итак, прежде всего будем осторожны, продолжал он, не пустим в свою душу той мысли, что будто в рассуждениях нет ничего здравого: напротив
————————————
- ↑ Эврип — пролив между Бэотиею и Эвбеею, замечательный между прочим потому, что днем и ночью волны в нём идут преемственно то в одну, то в другую, — противоположную сторону. Stallb. I, II, p. 164.
