Сократъ, и подражая мнѣ, отвѣчай не то, о чемъ я буду спрашивать, а другое. Я предлагаю тебѣ дѣлать отвѣты не такіе, какъ прежде, имѣя въ виду, кромѣ прежнихъ безопасныхъ отвѣтовъ, найдя другую безопасность. Еслибы ты вздумалъ спросить меня: что́ сообщится тѣлу, когда кому сдѣлается тепло? то я далъ бы тебѣ не тотъ безопасный и простоватый отвѣтъ, что сообщится теплота, но, приспособительно къ теперешнему нашему разговору, отвѣчалъ бы хитрѣе, что огонь. Равно, еслибы ты спросилъ: что сообщится тѣлу, когда оно заболѣетъ? то въ отвѣтъ я указалъ бы не на болѣзнь, а на лихорадку. Или на вопросъ: что сообщится числу, когда оно станетъ нечетомъ? я поставилъ бы на видъ не нечетность, а единицу. Такимъ образомъ и все. Смотри же, достаточно ли понялъ ты теперь, чего я хочу? — Весьма достаточно, сказалъ онъ. — Такъ отвѣчай, продолжалъ Сократъ, что́ должно сообщиться тѣлу, чтобы ему сдѣлаться D. живымъ? — Должна сообщиться душа, отвѣчалъ онъ. — И это всегда такъ бываетъ? — Какъ же не всегда? сказалъ онъ. — Значитъ душа, чѣмъ бы она ни владѣла, всему и всегда приноситъ жизнь? — Конечно, отвѣчалъ онъ. — А жизни есть что-нибудь противное, или нѣтъ? — Есть, сказалъ. — Что такое? — Смерть. — Но изъ того, въ чемъ мы недавно согласились, не слѣдуетъ ли, что душа никогда не приметъ противнаго тому, что она всегда приноситъ? — Непремѣнно слѣдуетъ, отвѣчалъ Кевисъ. — Что же теперь? скажи-ка, чѣмъ мы называемъ то, что́ не принимаетъ идеи чета? — Нечетомъ, отвѣчалъ онъ. — А то, что́ не принимаетъ E. справедливости и музыкальности? — Одно немузыкальностію, другое несправедливостію, сказалъ онъ. — Хорошо; какъ же мы называемъ то, что́ не принимаетъ смерти? Безсмертнымъ. — Но душа не принимаетъ смерти? — Нѣтъ. — Слѣдовательно душа безсмертна? — Безсмертна. — Хорошо, примолвилъ онъ; можешь ли теперь считать это доказаннымъ? Или, какъ тебѣ кажется? — Да и очень достаточно, Сократъ.
Сократ, и подражая мне, отвечай не то, о чём я буду спрашивать, а другое. Я предлагаю тебе делать ответы не такие, как прежде, имея в виду, кроме прежних безопасных ответов, найдя другую безопасность. Если бы ты вздумал спросить меня: что́ сообщится телу, когда кому сделается тепло? то я дал бы тебе не тот безопасный и простоватый ответ, что сообщится теплота, но, приспособительно к теперешнему нашему разговору, отвечал бы хитрее, что огонь. Равно, если бы ты спросил: что сообщится телу, когда оно заболеет? то в ответ я указал бы не на болезнь, а на лихорадку. Или на вопрос: что сообщится числу, когда оно станет нечетом? я поставил бы на вид не нечетность, а единицу. Таким образом и всё. Смотри же, достаточно ли понял ты теперь, чего я хочу? — Весьма достаточно, сказал он. — Так отвечай, продолжал Сократ, что́ должно сообщиться телу, чтобы ему сделаться D. живым? — Должна сообщиться душа, отвечал он. — И это всегда так бывает? — Как же не всегда? сказал он. — Значит душа, чем бы она ни владела, всему и всегда приносит жизнь? — Конечно, отвечал он. — А жизни есть что-нибудь противное, или нет? — Есть, сказал. — Что такое? — Смерть. — Но из того, в чём мы недавно согласились, не следует ли, что душа никогда не примет противного тому, что она всегда приносит? — Непременно следует, отвечал Кевис. — Что же теперь? скажи-ка, чем мы называем то, что́ не принимает идеи чета? — Нечетом, отвечал он. — А то, что́ не принимает E. справедливости и музыкальности? — Одно немузыкальностью, другое несправедливостию, сказал он. — Хорошо; как же мы называем то, что́ не принимает смерти? Бессмертным. — Но душа не принимает смерти? — Нет. — Следовательно душа бессмертна? — Бессмертна. — Хорошо, примолвил он; можешь ли теперь считать это доказанным? Или, как тебе кажется? — Да и очень достаточно, Сократ.
