искуству матери своей Фенареты. «Съ моими слушателями, говоритъ онъ въ одномъ мѣстѣ[1], бываетъ то же, что съ родильницами: они страдаютъ болями день и ночь, — еще сильнѣе, чѣмъ послѣднія. Возбуждать эти боли и унимать ихъ есть дѣло моего искуства.»
Подозрѣніе критиковъ въ подложности Алкивіада основывается преимущественно на невѣрно понимаемой цѣли этого разговора. Астъ полагаетъ, что «Алкивіадъ» есть неудачное истолкованіе Сократовой любви къ Алкивіаду, высказанной въ Платоновомъ Симпосіонѣ[2], гдѣ слова Алкивіада ἀναγκάζει γαῥ με ὁμολογεῖν, ὅτι πολλοῦ ἐνδεὴς ὧν αὐτὸς ἔτι ἐμαυτοῦ μεν ἀμελῶ, τὰ δὲ Ἀθηναίων πράττω, — составляютъ будто бы самую его тему. По мнѣнію Аста, писатель этого сочиненія старается защитить Сократа отъ нареканій въ предосудительномъ обращеніи его съ Алкивіадомъ и внушить читателямъ, что сынъ Софрониска привязывалъ къ себѣ своего ученика узами любви нравственной, основанной на добродѣтели и справедливости. Но такое представленіе цѣли этого діалога кажется намъ вовсе не справедливымъ; потому что, принявъ его за вѣрное, нельзя было бы почитать умѣстными въ этомъ разговорѣ многія вошедшія въ составъ его изслѣдованія. Въ самомъ дѣлѣ, какую связь имѣли-бы тогда съ предполагаемой Астомъ цѣлію всѣ мысли Сократа объ аѳинскомъ народѣ, что, то-есть, онъ — плохой учитель юношества, что имъ самимъ управляютъ люди слабые и невѣжды, и что съ другой стороны въ его рукахъ много силы, могущей одолѣть не только Алкивіада, но и Сократа? Съ этою послѣднею мыслію разговора мы соединяемъ особенно важное значеніе и думаемъ, что она самою своею загадочностію вѣрно указываетъ цѣль разсматриваемой бесѣды. Внимательно слѣдуя за направленіемъ всѣхъ ея мыслей и каждую изъ нихъ почитая необходимою частію въ составѣ цѣлаго, кажется, естественно приходишь къ заключе-
искусству матери своей Фенареты. «С моими слушателями, говорит он в одном месте[1], бывает то же, что с родильницами: они страдают болями день и ночь, — еще сильнее, чем последние. Возбуждать эти боли и унимать их есть дело моего искусства.»
Подозрение критиков в подложности Алкивиада основывается преимущественно на неверно понимаемой цели этого разговора. Аст полагает, что «Алкивиад» есть неудачное истолкование Сократовой любви к Алкивиаду, высказанной в Платоновом Симпосионе[2], где слова Алкивиада ἀναγκάζει γαῥ με ὁμολογεῖν, ὅτι πολλοῦ ἐνδεὴς ὧν αὐτὸς ἔτι ἐμαυτοῦ μεν ἀμελῶ, τὰ δὲ Ἀθηναίων πράττω, — составляют будто бы самую его тему. По мнению Аста, писатель этого сочинения старается защитить Сократа от нареканий в предосудительном обращении его с Алкивиадом и внушить читателям, что сын Софрониска привязывал к себе своего ученика узами любви нравственной, основанной на добродетели и справедливости. Но такое представление цели этого диалога кажется нам вовсе не справедливым; потому что, приняв его за верное, нельзя было бы почитать уместными в этом разговоре многие вошедшие в состав его исследования. В самом деле, какую связь имели бы тогда с предполагаемой Астом целью все мысли Сократа об афинском народе, что, то есть, он — плохой учитель юношества, что им самим управляют люди слабые и невежды, и что с другой стороны в его руках много силы, могущей одолеть не только Алкивиада, но и Сократа? С этою последнею мыслью разговора мы соединяем особенно важное значение и думаем, что она самою своею загадочностью верно указывает цель рассматриваемой беседы. Внимательно следуя за направлением всех её мыслей и каждую из них почитая необходимою частью в составе целого, кажется, естественно приходишь к заключе-
————————————
