нить это, или дуалистически — поставляя дѣятельность началъ природы подъ управленіе ума, или идеально — находя въ самой душѣ залогъ вѣчнаго ея существованія. Но коснувшись способа эмпирическаго, Сократъ замѣчаетъ, что этимъ путемъ философъ не доходитъ до первыхъ началъ и блуждаетъ въ лабиринтѣ противорѣчій. Правда, говоритъ онъ, слѣдуя руководству опыта, я какъ будто знаю что-то, знаю, напримѣръ, что тѣло увеличивается отъ принятія пищи, что одинъ человѣкъ выше другаго головою, что единица, сложенная съ единицею, даетъ два, и т. п. Но такъ какъ это причины не первыя; то, остановившись на нихъ, я тотчасъ же начинаю противорѣчить самъ себѣ и полагаю, что между пищею и величиною нѣтъ ничего общаго, что голова не можетъ быть причиною высоты, что въ понятіи единицъ, сколько бы ихъ ни слагалось, не видно понятія двухъ. Такимъ образомъ оказывается, что я, пока держусь опыта, — вовсе ничего не знаю. Не успѣшнѣе доходимъ мы до кореннаго источника жизни, опираясь и на началахъ дуалистическихъ. Дуалисты, какъ представляется на первый взглядъ, все хотятъ изъяснить изъ разумной и высшей причины вещей. Такъ Анаксагоръ намѣревался все изъяснить изъ ума. Это было бы и хорошо, потому-что тогда я зналъ бы мѣсто и значеніе каждой вещи, слѣдовательно зналъ бы, что́ хорошо и что́ худо: но на дѣлѣ оказывается совсѣмъ не то. Въ системѣ Анаксагора умъ только полагается, какъ начало устрояющее, а дѣйствительными строителями почитаются дѣятели матеріальные, слѣдовательно опять опытные, которыхъ зависимость отъ ума нисколько не опредѣлена, и которые даже сродства съ нимъ не имѣютъ, подобно тому, какъ жилы и кости — условія моего сидѣнія въ темницѣ — далеко не сродны съ опредѣленіемъ судей, предписавшихъ мнѣ сидѣть здѣсь. Итакъ истинная причина жизни души ни для эмпиризма, ни для дуализма недоступна; чувствами видѣть ее нельзя, не подвергаясь опасности ослѣпнуть. Остается третій способъ — идеальный.
нить это, или дуалистически — поставляя деятельность начал природы под управление ума, или идеально — находя в самой душе залог вечного её существования. Но коснувшись способа эмпирического, Сократ замечает, что этим путем философ не доходит до первых начал и блуждает в лабиринте противоречий. Правда, говорит он, следуя руководству опыта, я как будто знаю что-то, знаю, например, что тело увеличивается от принятия пищи, что один человек выше другого головою, что единица, сложенная с единицею, дает два, и т. п. Но так как это причины не первые; то, остановившись на них, я тотчас же начинаю противоречить сам себе и полагаю, что между пищею и величиною нет ничего общего, что голова не может быть причиною высоты, что в понятии единиц, сколько бы их ни слагалось, не видно понятия двух. Таким образом оказывается, что я, пока держусь опыта, — вовсе ничего не знаю. Не успешнее доходим мы до коренного источника жизни, опираясь и на началах дуалистических. Дуалисты, как представляется на первый взгляд, всё хотят изъяснить из разумной и высшей причины вещей. Так Анаксагор намеревался всё изъяснить из ума. Это было бы и хорошо, потому что тогда я знал бы место и значение каждой вещи, следовательно знал бы, что́ хорошо и что́ худо: но на деле оказывается совсем не то. В системе Анаксагора ум только полагается, как начало устрояющее, а действительными строителями почитаются деятели материальные, следовательно опять опытные, которых зависимость от ума нисколько не определена, и которые даже сродства с ним не имеют, подобно тому, как жилы и кости — условия моего сидения в темнице — далеко не сродны с определением судей, предписавших мне сидеть здесь. Итак истинная причина жизни души ни для эмпиризма, ни для дуализма недоступна; чувствами видеть ее нельзя, не подвергаясь опасности ослепнуть. Остается третий способ — идеальный.
