меты; такъ идея блага помогаетъ уму познавать вышечувственныя вещи. Итакъ, высочайшее благо есть то, которое и познаваемымъ нами вещамъ доставляетъ истинность, и нашему уму, относительно вещей божественныхъ, темному, сообщаетъ познаніе истины. Поэтому, познаніе и истина — сколь ни прекрасныя вещи, однакожъ то благо своимъ достоинствомъ далеко превышаетъ ихъ, ибо служитъ имъ причиною. И какъ свѣтъ и зрѣніе, хотя и сродны съ солнцемъ, однакожъ не должны быть съ нимъ смѣшиваемы: такъ истина и познаніе, хотя и подобны нѣсколько тому благу, однакожъ не суть то самое благо. И въ этихъ, конечно, ясно познается превосходство блага; но къ тому прибавляется еще нѣчто, чѣмъ оно возбуждаетъ въ насъ величайшее изумленіе, и по чему весьма походитъ на солнце. Вѣдь какъ солнце вещамъ чувствопостигаемымъ доставляетъ не то одно, что онѣ бываютъ усматриваемы, но вмѣстѣ даетъ имъ и пищу, чтобы онѣ раждались и росли: такъ и благо, о которомъ говоримъ, даруетъ всѣмъ вещамъ не то одно, что онѣ познаются, но и то, что онѣ существуютъ; потому что само оно своею силою — выше всего и въ ихъ числѣ не заключается. P. 507 A — 509 B. Теперь мы видимъ, что это благо точно такъ же господствуетъ въ родѣ вещей вѣчныхъ и постоянныхъ, какъ солнце владычествуетъ надъ вещами чувство-постигаемыми. Но вещей есть два рода, и какъ тотъ, такъ и другой подраздѣляются на два равныхъ вида, изъ которыхъ одинъ заключаетъ въ себѣ самыя вещи, а другой — образы вещей. Именно, что подлежитъ чувствамъ, то — или самыя вещи, какъ, напримѣръ, животныя, растенія, произведенія искуства, — или образы тѣхъ вещей, каковы — тѣни и фигуры, видимыя въ водѣ или зеркалѣ. Такимъ же образомъ и познаваемое умомъ по справедливости можно подраздѣлить на два вида: къ одному изъ нихъ относятся чистыя идеи, чрезъ созерцаніе которыхъ происходитъ то, что мы, начавъ отъ подположеній, восходимъ къ началу безусловному, — а другой заключаетъ въ себѣ формы смѣшанныя, подлежащія чувствамъ, пользуясь которыми, мы по необходимости дѣлаемъ выводы изъ подположеній и идемъ уже не къ началу, а къ концу. Такъ поступаютъ и геометры, которые, простираясь отъ подположеній, на-
меты; так идея блага помогает уму познавать вышечувственные вещи. Итак, высочайшее благо есть то, которое и познаваемым нами вещам доставляет истинность, и нашему уму, относительно вещей божественных, темному, сообщает познание истины. Поэтому, познание и истина — сколь ни прекрасные вещи, однакож то благо своим достоинством далеко превышает их, ибо служит им причиною. И как свет и зрение, хотя и сродны с солнцем, однакож не должны быть с ним смешиваемы: так истина и познание, хотя и подобны несколько тому благу, однакож не суть то самое благо. И в этих, конечно, ясно познается превосходство блага; но к тому прибавляется еще нечто, чем оно возбуждает в нас величайшее изумление, и по чему весьма походит на солнце. Ведь как солнце вещам чувствопостигаемым доставляет не то одно, что они бывают усматриваемы, но вместе дает им и пищу, чтобы они рождались и росли: так и благо, о котором говорим, дарует всем вещам не то одно, что они познаются, но и то, что они существуют; потому что само оно своею силою — выше всего и в их числе не заключается. P. 507 A — 509 B. Теперь мы видим, что это благо точно так же господствует в роде вещей вечных и постоянных, как солнце владычествует над вещами чувство-постигаемыми. Но вещей есть два рода, и как тот, так и другой подразделяются на два равных вида, из которых один заключает в себе самые вещи, а другой — образы вещей. Именно, что подлежит чувствам, то — или самые вещи, как, например, животные, растения, произведения искусства, — или образы тех вещей, каковы — тени и фигуры, видимые в воде или зеркале. Таким же образом и познаваемое умом по справедливости можно подразделить на два вида: к одному из них относятся чистые идеи, чрез созерцание которых происходит то, что мы, начав от подположений, восходим к началу безусловному, — а другой заключает в себе формы смешанные, подлежащие чувствам, пользуясь которыми, мы по необходимости делаем выводы из подположений и идем уже не к началу, а к концу. Так поступают и геометры, которые, простираясь от подположений, на-
