гіе думали, что цѣлію этого Платонова труда было — восхвалить любовь и, восхваляя ее, показать опыты игриваго остроумія тогдашнихъ ученыхъ Грековъ; иные утверждали, что Платону въ этомъ діалогѣ хотѣлось защитить Сократа отъ обвиненій въ постыдной любви, какую иногда приписывали ему, и вмѣстѣ противупоставить свой Симпосіонъ Симпосіону Ксенофонтову. Но всѣ приведенныя и другія подобныя мнѣнія о цѣли разсматриваемой книги далеко ниже того искуства, съ которымъ она изложена, и того предмета, о которомъ въ ней разсуждается. Цѣль Симпосіона опредѣляется его формою и содержаніемъ.
Общимъ формальнымъ признакомъ этого діалога надобно почитать то, что въ немъ философская бесѣда выходитъ уже изъ вторыхъ устъ, а не непосредственно отъ самого Сократа, подобно тому, какъ это дѣлается въ Платоновомъ Парменидѣ. Побужденіемъ къ избранію такой формы было, кажется, намѣреніе Платона — популярный и каждому доступный предметъ о любви, который казался столь близкимъ къ нравственному воззрѣнію Сократа, возвысить до значенія идеальнаго и основать его на болѣе твердыхъ — метафизическихъ началахъ. Такъ позволяется думать, соображая нетолько цѣль, достигаемую тѣмъ же способомъ въ Парменидѣ, гдѣ изслѣдованія Кефала направляются прямо къ платоническому источнику истины, — но и свойства лицъ, разсказывающихъ о бесѣдѣ на вечерѣ Агатона. Эти лица — Аристодемъ и Аполлодоръ, изъ которыхъ первый самъ находился между пировавшими, а послѣдній пересказываетъ рѣчи пировавшихъ, какъ слышалъ ихъ отъ перваго. Нельзя не замѣтить, что такіе разсказчики, по особеннымъ чертамъ философскаго своего настроенія, избраны Платономъ какъ нельзя примѣнительнѣе къ развитію идеи Симпосіона. Въ Аристодемѣ видимъ мы самаго преданнаго Сократу ученика, который нетолько буквально слѣдовалъ ученію своего учителя, но и подражалъ образу внѣшней его жизни, подобно Киникамъ. Этотъ разсказчикъ есть типъ самого Сократа, вѣрный передаватель
гие думали, что целью этого Платонова труда было — восхвалить любовь и, восхваляя ее, показать опыты игривого остроумия тогдашних ученых Греков; иные утверждали, что Платону в этом диалоге хотелось защитить Сократа от обвинений в постыдной любви, какую иногда приписывали ему, и вместе противупоставить свой Симпосион Симпосиону Ксенофонтову. Но все приведенные и другие подобные мнения о цели рассматриваемой книги далеко ниже того искусства, с которым она изложена, и того предмета, о котором в ней рассуждается. Цель Симпосиона определяется его формою и содержанием.
Общим формальным признаком этого диалога надобно почитать то, что в нём философская беседа выходит уже из вторых уст, а не непосредственно от самого Сократа, подобно тому, как это делается в Платоновом Пармениде. Побуждением к избранию такой формы было, кажется, намерение Платона — популярный и каждому доступный предмет о любви, который казался столь близким к нравственному воззрению Сократа, возвысить до значения идеального и основать его на более твердых — метафизических началах. Так позволяется думать, соображая нетолько цель, достигаемую тем же способом в Пармениде, где исследования Кефала направляются прямо к платоническому источнику истины, — но и свойства лиц, рассказывающих о беседе на вечере Агатона. Эти лица — Аристодем и Аполлодор, из которых первый сам находился между пировавшими, а последний пересказывает речи пировавших, как слышал их от первого. Нельзя не заметить, что такие рассказчики, по особенным чертам философского своего настроения, избраны Платоном как нельзя применительнее к развитию идеи Симпосиона. В Аристодеме видим мы самого преданного Сократу ученика, который нетолько буквально следовал учению своего учителя, но и подражал образу внешней его жизни, подобно Киникам. Этот рассказчик есть тип самого Сократа, верный передаватель
