добромъ. — Я не могу противорѣчить тебѣ, Сократъ, сказалъ онъ. Пусть будетъ такъ, какъ ты говоришь. — Ты не можешь, конечно, противорѣчить истинѣ, любезный Агатонъ, примолвилъ тотъ; а противорѣчить Сократу-то нѣтъ ничего труднаго.
Теперь тебя-то я оставлю и скажу рѣчь объ Эросѣ, D. слышанную мною нѣкогда отъ Мантинеянки Діотимы[1] которая и въ этомъ была мудра, и во многомъ другомъ, и когда Аѳиняне приносили жертву предъ голодомъ, сдѣлала отсрочку болѣзни на десять лѣтъ. Она и мнѣ сообщила познаніе о дѣлахъ эротическихъ, и ея рѣчь, примѣнительно къ тому, въ чемъ согласились мы съ Агатономъ, я постараюсь раскрыть вамъ, говоря, сколько могу, самъ по себѣ. Но надобно, какъ и ты сдѣлалъ, Агатонъ, сперва показать, кто такой Эросъ и E. каковъ онъ, а потомъ его дѣла. Мнѣ кажется, легче будетъ раскрыть этотъ предметъ такъ, какъ раскрыла его нѣкогда та иностранка, то-есть, предлагая мнѣ вопросы. Вѣдь и я го-
- ↑ Кто была эта Мантинеянка Діотима? Мнѣніе тѣхъ, которые почитали ее лицомъ вымышленнымъ, почти не заслуживаетъ вниманія; потому что тогда съ подобною основательностію можно бы почитать вымышленными также лицами и Аспазію, и другихъ подобныхъ собесѣдницъ въ діалогахъ Платона. Притомъ Сократъ прямо говоритъ, что Діотима была Мантинеянка и предъ пелопонезскою войною избавила Аѳинянъ отъ язвы. Слѣдовательно, она нетолько дѣйствительно существовала, но извѣстна была Аѳинянамъ, какъ мудрая женщина. О личности Діотимы древность оставила два свидѣтельства: одно Проклово, а другое принадлежитъ схоліасту Аристида. Проклъ (in Platonis Remp. p. 420) причисляетъ ее къ Пиѳагореянкамъ, и этому мнѣнію слѣдовали — Фабрицій (Bibl. Gr. v. II, p. 403) и Шлегель (Griechen und Kömer p. 253 sqq.) А схоліастъ Аристида у Крейцера (Lect. Plat, въ концѣ Платона de pulchrit. p. 527—468, ed. Dindorf.) называетъ ее жрицею Зевса ліанскаго, котораго чтили въ Аркадіи и о которомъ см. Remp. p. 565 D et al. Впрочемъ Крейцеръ (Annal. Vindobb. vol. 56, a. 1831, p. 140) соглашаетъ эти мнѣнія, почитая Діотиму и Пиѳагореянкою и жрицею. Признавая такія свидѣтельства древности справедливыми, легко понять, почему Платонъ въ свой разговоръ о любви ввелъ Діотиму. Намѣреваясь любовь въ понятіи своихъ собесѣдниковъ одуховить, отторгнуть отъ земли и вознести на небо, онъ ученіе о ней могъ всего естественнѣе приписать жрицѣ, какбы въ той мысли, что спасши нѣкогда Аѳины отъ заразы физической, она, чрезъ одуховленіе понятія о любви, въ состояніи отогнать отъ нихъ и заразу нравственную.
добром. — Я не могу противоречить тебе, Сократ, сказал он. Пусть будет так, как ты говоришь. — Ты не можешь, конечно, противоречить истине, любезный Агатон, примолвил тот; а противоречить Сократу-то нет ничего трудного.
Теперь тебя-то я оставлю и скажу речь об Эросе, D. слышанную мною некогда от Мантинеянки Диотимы[1] которая и в этом была мудра, и во многом другом, и когда Афиняне приносили жертву пред голодом, сделала отсрочку болезни на десять лет. Она и мне сообщила познание о делах эротических, и её речь, применительно к тому, в чём согласились мы с Агатоном, я постараюсь раскрыть вам, говоря, сколько могу, сам по себе. Но надобно, как и ты сделал, Агатон, сперва показать, кто такой Эрос и E. каков он, а потом его дела. Мне кажется, легче будет раскрыть этот предмет так, как раскрыла его некогда та иностранка, то есть, предлагая мне вопросы. Ведь и я го-
————————————
- ↑ Кто была эта Мантинеянка Диотима? Мнение тех, которые почитали ее лицом вымышленным, почти не заслуживает внимания; потому что тогда с подобною основательностью можно бы почитать вымышленными также лицами и Аспазию, и других подобных собеседниц в диалогах Платона. Притом Сократ прямо говорит, что Диотима была Мантинеянка и пред пелопонезскою войною избавила Афинян от язвы. Следовательно, она нетолько действительно существовала, но известна была Афинянам, как мудрая женщина. О личности Диотимы древность оставила два свидетельства: одно Проклово, а другое принадлежит схолиасту Аристида. Прокл (in Platonis Remp. p. 420) причисляет ее к Пифагореянкам, и этому мнению следовали — Фабриций (Bibl. Gr. v. II, p. 403) и Шлегель (Griechen und Kömer p. 253 sqq.) А схолиаст Аристида у Крейцера (Lect. Plat, в конце Платона de pulchrit. p. 527—468, ed. Dindorf.) называет ее жрицею Зевса лианского, которого чтили в Аркадии и о котором см. Remp. p. 565 D et al. Впрочем Крейцер (Annal. Vindobb. vol. 56, a. 1831, p. 140) соглашает эти мнения, почитая Диотиму и Пифагореянкою и жрицею. Признавая такие свидетельства древности справедливыми, легко понять, почему Платон в свой разговор о любви ввел Диотиму. Намереваясь любовь в понятии своих собеседников одуховить, отторгнуть от земли и вознести на небо, он учение о ней мог всего естественнее приписать жрице, как бы в той мысли, что спасши некогда Афины от заразы физической, она, чрез одуховление понятия о любви, в состоянии отогнать от них и заразу нравственную.
