и разсудительный — отъ самой разсудительности; чувствуетъ удовольствіе и несмысленный, полный безумныхъ мнѣній и надеждъ, чувствуетъ удовольствіе и мыслящій — отъ самаго мышленія. И кто тѣ и другія изъ удовольствій счелъ бы какъ-то похожими одни на другія, тотъ не по справедливости ли показался бы безумнымъ?
Прот. Эти удовольствія, Сократъ, происходятъ, конечно, отъ противныхъ вещей; но сами-то они не противны одно E. другому[1]. Да и какъ могло бы быть не наиподобнѣйшимъ во всемъ существующемъ — удовольствіе удовольствію, само себѣ?
Сокр. Тогда совершенно уподоблялся бы и цвѣтъ цвѣту, почтеннѣйшій: съ этой-то стороны не будетъ различія, все — цвѣтъ; а между тѣмъ всѣ мы знаемъ, что черное и бѣлое не только различны, но и противоположны. Точно также и фигура подобна фигурѣ. По роду все — одно, а части 13. бываютъ то совершенно противоположны, то до крайности различны. Въ такомъ же отношеніи найдемъ и многое другое. Поэтому не вѣрь тому ученію, которое всѣ противоположности приводитъ къ единству. Боюсь, какъ бы не встрѣтить намъ удовольствій, противныхъ удовольствіямъ.
Прот. Можетъ быть; но какой же отъ того будетъ вредъ для нашего разсужденія?
Сокр. Тотъ, что вещи неподобныя, скажемъ, ты называешь другимъ[2] именемъ. Ты говоришь вѣдь, что все то
- ↑ Во всемъ этомъ мѣстѣ живо бросается въ глаза то, что Протархъ, упуская изъ виду реальныя видовыя разницы удовольствій, крѣпко держится родоваго, чисто формальнаго или логическаго понятія объ удовольствіи, и подъ этою отвлеченною формою старается представлять его, какъ одно. Явно, что такой односторонній образъ воззрѣнія противоположенъ другому, столь же одностороннему воззрѣнію нѣкоторыхъ софистовъ, совершенно отвергавшихъ значеніе общихъ или родовыхъ понятій и приходившихъ оттого къ нелѣпымъ заключеніямъ.
- ↑ Называешь другимъ именемъ, προςαγορεύεις ἑτέρῳ ὀνόματι. Слово ἑτερῳ здѣсь затемняетъ смыслъ и наводитъ тѣнь противорѣчія; потому что вещь,
и рассудительный — от самой рассудительности; чувствует удовольствие и несмысленный, полный безумных мнений и надежд, чувствует удовольствие и мыслящий — от самого мышления. И кто те и другие из удовольствий счел бы как-то похожими одни на другие, тот не по справедливости ли показался бы безумным?
Прот. Эти удовольствия, Сократ, происходят, конечно, от противных вещей; но сами-то они не противны одно E. другому[1]. Да и как могло бы быть не наиподобнейшим во всём существующем — удовольствие удовольствию, само себе?
Сокр. Тогда совершенно уподоблялся бы и цвет цвету, почтеннейший: с этой-то стороны не будет различия, всё — цвет; а между тем все мы знаем, что черное и белое не только различны, но и противоположны. Точно также и фигура подобна фигуре. По роду всё — одно, а части 13. бывают то совершенно противоположны, то до крайности различны. В таком же отношении найдем и многое другое. Поэтому не верь тому учению, которое все противоположности приводит к единству. Боюсь, как бы не встретить нам удовольствий, противных удовольствиям.
Прот. Может быть; но какой же от того будет вред для нашего рассуждения?
Сокр. Тот, что вещи неподобные, скажем, ты называешь другим[2] именем. Ты говоришь ведь, что всё то
——————
- ↑ Во всём этом месте живо бросается в глаза то, что Протарх, упуская из виду реальные видовые разницы удовольствий, крепко держится родового, чисто формального или логического понятия об удовольствии, и под этою отвлеченною формою старается представлять его, как одно. Явно, что такой односторонний образ воззрения противоположен другому, столь же одностороннему воззрению некоторых софистов, совершенно отвергавших значение общих или родовых понятий и приходивших оттого к нелепым заключениям.
- ↑ Называешь другим именем, προςαγορεύεις ἑτέρῳ ὀνόματι. Слово ἑτερῳ здесь затемняет смысл и наводит тень противоречия; потому что вещь,