жество и единство, движеніе и покой, и другія такія же, а потомъ показалъ, что онѣ могутъ смѣшиваться между собою и снова раздѣляться, тотъ въ моихъ глазахъ дѣйствительно стоилъ бы удивленія и получилъ бы право на мое уваженіе (p. 128 E — 129 E).
Возраженіе Сократа поставлено такъ, что обращаетъ вниманіе и на относительную природу вещей, и выдвигаетъ впередъ Платоново ученіе объ идеяхъ. Положеніе Зенона, что вещи чувствопостигаемыя никакъ не могутъ имѣть многихъ и различныхъ свойствъ, Сократу кажется страннымъ потому, что одна и та же вещь можетъ быть причастна вмѣстѣ многихъ идей; слѣдовательно, въ ней необходимо видѣть ἓν καὶ πολλά (сравн. Phaedon. p. 102 A sqq.). Но это, какъ извѣстно, есть ученіе Платона, который въ словахъ философовъ, отказывавшихъ вещамъ въ многоразличіи свойствъ, не видѣлъ ничего, кромѣ ребяческой болтовни; и замѣчанія этого рода направлялъ онъ именно противъ элейцевъ (сравн. Phileb. p. 14 C sqq.). Въ указанномъ мѣстѣ Филеба прекрасно объясняется, какимъ образомъ возможны ἓν καὶ πολλά. Тамъ Сократъ говоритъ: «Многое, видишь, есть одно, а одно — и сказать чудно — есть многое; но положи (только) то, либо другое изъ этого, легко впадешь въ недоумѣніе». А собесѣдникъ его замѣчаетъ на это: «Неужели скажешь, что кто назвалъ бы меня Протархомъ, который по природѣ одинъ, тотъ нашелъ бы во мнѣ многихъ, и даже взаимно противныхъ; одного и того же призналъ бы большимъ и малымъ, тяжелымъ и легкимъ, — и такъ безъ числа?» Выслушавъ это, Сократъ отвѣчаетъ: «Ты, Протархъ, высказалъ все, что распространено въ народѣ чудеснаго объ одномъ и многомъ, и относительно чего, почитай, вообще принято — не касаться этого предмета, такъ какъ онъ — дѣтская забава, пища легкомыслію, и представляетъ важныя затрудненія въ собесѣдованіи», и т. д. Сюда же относятся эти слова элейскаго иностранца (Sophist. p. 259 D): «Тожественное какимъ нибудь образомъ провозглашать отличнымъ, отличное — тожествен-
жество и единство, движение и покой, и другие такие же, а потом показал, что они могут смешиваться между собою и снова разделяться, тот в моих глазах действительно стоил бы удивления и получил бы право на мое уважение (p. 128 E — 129 E).
Возражение Сократа поставлено так, что обращает внимание и на относительную природу вещей, и выдвигает вперед Платоново учение об идеях. Положение Зенона, что вещи чувствопостигаемые никак не могут иметь многих и различных свойств, Сократу кажется странным потому, что одна и та же вещь может быть причастна вместе многих идей; следовательно, в ней необходимо видеть ἓν καὶ πολλά (сравн. Phaedon. p. 102 A sqq.). Но это, как известно, есть учение Платона, который в словах философов, отказывавших вещам в многоразличии свойств, не видел ничего, кроме ребяческой болтовни; и замечания этого рода направлял он именно против элейцев (сравн. Phileb. p. 14 C sqq.). В указанном месте Филеба прекрасно объясняется, каким образом возможны ἓν καὶ πολλά. Там Сократ говорит: «Многое, видишь, есть одно, а одно — и сказать чудно — есть многое; но положи (только) то, либо другое из этого, легко впадешь в недоумение». А собеседник его замечает на это: «Неужели скажешь, что кто назвал бы меня Протархом, который по природе один, тот нашел бы во мне многих, и даже взаимно противных; одного и того же признал бы большим и малым, тяжелым и легким, — и так без числа?» Выслушав это, Сократ отвечает: «Ты, Протарх, высказал всё, что распространено в народе чудесного об одном и многом, и относительно чего, почитай, вообще принято — не касаться этого предмета, так как он — детская забава, пища легкомыслию, и представляет важные затруднения в собеседовании», и т. д. Сюда же относятся эти слова элейского иностранца (Sophist. p. 259 D): «Тожественное каким-нибудь образом провозглашать отличным, отличное — тожествен-
