вещамъ, то есть опредѣлило ихъ формами и каждой въ мірѣ явленій назначило свое мѣсто. Впрочемъ мы не видимъ особенной надобности для своей цѣли входить въ дальнѣйшее изслѣдованіе содержанія второй части Парменидова ученія; потому что въ Платоновомъ Парменидѣ имѣется въ виду и разсматривается главнымъ образомъ не міръ явленій, а одно сущее, о которомъ разсуждаетъ часть первая. И такъ, возвращаемся къ разбору слѣдующаго далѣе текста въ діалогѣ.
Когда Зенонъ сказалъ, что предположеніе многаго ведетъ къ бо̀льшимъ нелѣпостямъ, чѣмъ предположеніе одного, Сократъ тотчасъ обращаетъ вниманіе на различіе между чувствопостигаемыми вещами и идеями и замѣчаетъ, что недѣлимымъ-то не трудно приписывать свойства противныя, — гораздо важнѣе и достойнѣе діалектики вопросъ о томъ, возможно ли приписывать различныя и многія свойства идеямъ. Мы совершенно увѣрены, говоритъ онъ, что есть нѣкоторый видъ подобія и неподобія самого въ себѣ, — такой видъ, которому причастны бываютъ недѣлимыя; такъ что причастныя подобія называются подобными, а причастныя неподобія — не подобными. Можетъ быть и то, что одна и та же вещь оказывается причастною столько же подобія, какъ и неподобія; поэтому нѣтъ ничего удивительнаго, что мы въ одно и то же время будемъ называть ее и подобною и не подобною, и человѣкъ умный не найдетъ въ этомъ никакого затрудненія. Гораздо удивительнѣе было бы то, если бы кто могъ показать и доказать, что самый видъ подобія не подобенъ, или что само въ себѣ неподобіе подобно. То же надобно сказать, говоритъ, объ одномъ и многомъ. Что недѣлимыя, причастныя одного и многаго, заключаютъ въ себѣ свойства того и другаго, — это нисколько не странно: напротивъ, очень странно было бы то, если бы само единство было множествомъ, или само множество — единствомъ. Та̀къ надобно судить и о прочихъ идеяхъ. Стало быть, кто сперва надлежащимъ образомъ различилъ бы именно идеи, разсматриваемыя сами по себѣ, какъ-то: подобіе и неподобіе, мно-
вещам, то есть определило их формами и каждой в мире явлений назначило свое место. Впрочем мы не видим особенной надобности для своей цели входить в дальнейшее исследование содержания второй части Парменидова учения; потому что в Платоновом Пармениде имеется в виду и рассматривается главным образом не мир явлений, а одно сущее, о котором рассуждает часть первая. Итак, возвращаемся к разбору следующего далее текста в диалоге.
Когда Зенон сказал, что предположение многого ведет к бо̀льшим нелепостям, чем предположение одного, Сократ тотчас обращает внимание на различие между чувствопостигаемыми вещами и идеями и замечает, что неделимым-то не трудно приписывать свойства противные, — гораздо важнее и достойнее диалектики вопрос о том, возможно ли приписывать различные и многие свойства идеям. Мы совершенно уверены, говорит он, что есть некоторый вид подобия и неподобия самого в себе, — такой вид, которому причастны бывают неделимые; так что причастные подобия называются подобными, а причастные неподобия — не подобными. Может быть и то, что одна и та же вещь оказывается причастною столько же подобия, как и неподобия; поэтому нет ничего удивительного, что мы в одно и то же время будем называть ее и подобною и не подобною, и человек умный не найдет в этом никакого затруднения. Гораздо удивительнее было бы то, если бы кто мог показать и доказать, что самый вид подобия не подобен, или что само в себе неподобие подобно. То же надобно сказать, говорит, об одном и многом. Что неделимые, причастные одного и многого, заключают в себе свойства того и другого, — это нисколько не странно: напротив, очень странно было бы то, если бы само единство было множеством, или само множество — единством. Та̀к надобно судить и о прочих идеях. Стало быть, кто сперва надлежащим образом различил бы именно идеи, рассматриваемые сами по себе, как-то: подобие и неподобие, мно-
