относится къ Миносу, что невольно приходишь къ мысли, не должно ли почитать здѣсь подставнымъ именемъ и самое заглавіе «Миноса». Не взято ли это имя только ради того, что въ послѣдней части книги говорится о Миносѣ, знаменитомъ законодателѣ древности, — подобно тому, какъ «Иппархъ» получилъ свое заглавіе по случаю краткаго упоминанія въ этомъ діалогѣ о заслугахъ Иппарха? Кромѣ несообразностей, какія обнаруживаетъ характеристика разговаривающихъ въ «Миносѣ» лицъ, самая внѣшняя форма разсматриваемаго діалога производитъ на читателя весьма непріятное впечатлѣніе. Приступа здѣсь нѣтъ. Разговоръ, начинается прямо вопросомъ: что такое законъ? и продолжается съ какою-то грубою бойкостію, напоминающею деревенскаго учителя, когда онъ съ самаго начала старается изумить мальчика-иниціата трудными вопросами и поддѣланными подъ ученый языкъ фразами. Не лучше начала и конецъ разговора. Тутъ не дается никакихъ выводовъ и никакихъ опредѣленій по отношенію къ главному предмету рѣчи; есть много и другихъ недомолвокъ, и ничто не напоминаетъ плавнаго и непринужденнаго теченія Платонова діалога, когда онъ приводится къ концу. Поэтому Патрицій (Discuss. Peripat. p. 338) и другіе ученые смотрѣли на «Миноса», какъ на сочиненіе не законченное: но здѣсь чувствуется недостатокъ, очевидно, не въ концѣ, а въ искусствѣ и умѣньи естественно довести дѣло до мыслей заключительныхъ.
Обратимъ вниманіе на содержаніе діалога. Впрочемъ, въ чемъ состоитъ оно, рѣшить не легко. Говорится вообще, конечно, о законѣ; такъ что предметъ виденъ, и самъ по себѣ онъ достоинъ философскаго изслѣдованія. Но разсматривается онъ такъ сбивчиво, что если бы спросили, какія, относящіяся къ природѣ закона, положенія принимаются, какія отвергаются, какія поставляются на видъ, — трудно дать себѣ въ этомъ ясный отчетъ. Здѣсь громоздятся вопросъ на вопросѣ, примѣръ на примѣрѣ, доказательство на доказательствѣ; и писатель съ удивительнымъ непостоянствомъ перебѣгаетъ отъ
относится к Миносу, что невольно приходишь к мысли, не должно ли почитать здесь подставным именем и самое заглавие «Миноса». Не взято ли это имя только ради того, что в последней части книги говорится о Миносе, знаменитом законодателе древности, — подобно тому, как «Иппарх» получил свое заглавие по случаю краткого упоминания в этом диалоге о заслугах Иппарха? Кроме несообразностей, какие обнаруживает характеристика разговаривающих в «Миносе» лиц, самая внешняя форма рассматриваемого диалога производит на читателя весьма неприятное впечатление. Приступа здесь нет. Разговор, начинается прямо вопросом: что такое закон? и продолжается с какою-то грубою бойкостию, напоминающею деревенского учителя, когда он с самого начала старается изумить мальчика-инициата трудными вопросами и подделанными под ученый язык фразами. Не лучше начала и конец разговора. Тут не дается никаких выводов и никаких определений по отношению к главному предмету речи; есть много и других недомолвок, и ничто не напоминает плавного и непринужденного течения Платонова диалога, когда он приводится к концу. Поэтому Патриций (Discuss. Peripat. p. 338) и другие ученые смотрели на «Миноса», как на сочинение не законченное: но здесь чувствуется недостаток, очевидно, не в конце, а в искусстве и уменьи естественно довести дело до мыслей заключительных.
Обратим внимание на содержание диалога. Впрочем, в чём состоит оно, решить не легко. Говорится вообще, конечно, о законе; так что предмет виден, и сам по себе он достоин философского исследования. Но рассматривается он так сбивчиво, что если бы спросили, какие, относящиеся к природе закона, положения принимаются, какие отвергаются, какие поставляются на вид, — трудно дать себе в этом ясный отчет. Здесь громоздятся вопрос на вопросе, пример на примере, доказательство на доказательстве; и писатель с удивительным непостоянством перебегает от
