Одинъ, старшій, только-что закинулъ удочку и старательно выводилъ поплавокъ изъ-за куста, весь поглощенный этимъ дѣломъ; другой, помоложе, лежалъ на травѣ, облокотивъ спутанную бѣлокурую голову на руки, и смотрѣлъ задумчивыми голубыми глазами на воду. О чемъ онъ думалъ?
Восхищеніе предъ этою его картиной шевельнуло въ Михайловѣ прежнее волненіе, но онъ боялся и не любилъ этого празднаго чувства къ прошедшему, и потому, хотя ему и радостны были эти похвалы, онъ хотѣлъ отвлечь посѣтителей къ третьей картинѣ.
Но Вронскій спросилъ: не продается ли картина? Для Михайлова теперь, взволнованнаго посѣтителями, рѣчь о денежномъ дѣлѣ была весьма непріятна.
— Она выставлена для продажи, — отвѣчалъ онъ, мрачно насупливаясь.
Когда посѣтители уѣхали, Михайловъ сѣлъ противъ картины Пилата и Христа, и въ умѣ своемъ повторялъ то, что̀ было сказало и, хотя и не сказано, но подразумѣваемо этими посѣтителями. И странно: то, что̀ имѣло такой вѣсъ для него, когда они были тутъ и когда онъ мысленно переносился на ихъ точку зрѣнія, вдругъ потеряло для него всякое значеніе. Онъ сталъ смотрѣть на свою картину всѣмъ своимъ полнымъ художественнымъ взглядомъ и пришелъ въ то состояніе увѣренности въ совершенствѣ и потому въ значительности своей картины, которое нужно было ему для того исключающаго всѣ другіе интересы напряженія, при которомъ одномъ онъ могъ работать.
Нога Христа въ ракурсѣ все-таки была не то. Онъ взялъ палитру и принялся работать. Исправляя ногу, онъ безпрестанно всматривался въ фигуру Іоанна на заднемъ планѣ, которой посѣтители и не замѣтили, но которая, онъ зналъ, была верхъ совершенства. Окончивъ ногу, онъ хотѣлъ
