— Я очень рада буду, если вы поѣдете. Я бы такъ хотѣла васъ видѣть на балѣ.
— По крайней мѣрѣ, если придется ѣхать, я буду утѣшаться мыслью, что это вамъ сдѣлаетъ удовольствіе… Гриша, не тереби пожалуйста, они и такъ всѣ растрепались, — сказала она, поправляя выбившуюся прядь волосъ, которою игралъ Гриша.
— Я васъ воображаю на балѣ въ лиловомъ.
— Отчего же непремѣнно въ лиловомъ? — улыбаясь, спросила Анна. — Ну, дѣти, идите, идите. Слышите ли? Миссъ Гуль зоветъ чай пить, — сказала она, отрывая отъ себя дѣтей и отправляя ихъ въ столовую.
— А я знаю, отчего вы зовете меня на балъ. Вы ждете много отъ этого бала, и вамъ хочется, чтобы всѣ тутъ были, всѣ принимали участіе.
— Почемъ вы знаете? Да.
— О! какъ хорошо ваше время, — продолжала Анна. — Помню и знаю этотъ голубой туманъ, въ родѣ того, что на горахъ въ Швейцаріи. Этотъ туманъ, который покрываетъ все въ блаженное то время, когда вотъ-вотъ кончится дѣтство, и изъ этого огромнаго круга, счастливаго, веселаго, дѣлается путь все уже и уже, и весело, и жутко входить въ эту анфиладу, хотя она, кажется, и свѣтлая, и прекрасная… Кто не прошелъ черезъ это?
Кити молча улыбалась. „Но какъ же она прошла черезъ это? Какъ бы я желала знать весь ея романъ“, подумала Кити, вспоминая непоэтическую наружность Алексѣя Александровича, ея мужа.
— Я знаю кое-что. Стива мнѣ говорилъ, и, поздравляю васъ, онъ мнѣ очень нравится, — продолжала Анна; — я встрѣтила Вронскаго на желѣзной дорогѣ.
