но сіяющее лицо его изъ-за шитаго воротника мундира просіяло еще болѣе, когда онъ узналъ вбѣгавшаго.
— Такъ и есть! Левинъ, наконецъ! проговорилъ онъ съ дружескою, насмѣшливою улыбкой, оглядывая подходившаго къ нему Левина. — Какъ это ты не побрезгалъ найти меня въ этомъ вертепѣ? сказалъ Степанъ Аркадьевичъ, не довольствуясь пожатіемъ руки и цѣлуя своего пріятеля. — Давно-ли?
— Я сейчасъ пріѣхалъ, и очень хотѣлось тебя видѣть, отвѣчалъ Левинъ, застѣнчиво и вмѣстѣ съ тѣмъ сердито и безпокойно оглядываясь вокругъ.
— Ну, пойдемъ въ кабинетъ, сказалъ Степанъ Аркадьевичъ, знавшій самолюбивую и озлобленную застѣнчивость своего пріятеля; и схвативъ его за руку, онъ повлекъ его за собой, какъ-будто проводя между опасностями.
Степанъ Аркадьевичъ былъ на «ты» почти со всѣми своими знакомыми: со стариками шестидесяти лѣтъ, съ мальчиками двадцати лѣтъ, съ актерами, съ министрами, съ купцами и съ генералъ-адъютантами, такъ-что очень многіе изъ бывшихъ съ нимъ на «ты» находились на двухъ крайнихъ пунктахъ общественной лѣстницы и очень бы удивились, узнавъ, что имѣютъ черезъ Облонскаго что-нибудь общее. Онъ былъ на «ты» со всѣми, съ кѣмъ пилъ шампанское, а пилъ онъ шампанское со всѣми, и поэтому, въ присутствіи своихъ подчиненныхъ встрѣчаясь со своими постыдными «ты», какъ онъ называлъ шутя многихъ изъ своихъ пріятелей, онъ, со свойственнымъ ему тактомъ, умѣлъ уменьшать непріятность этого впечатлѣнія для подчиненныхъ. Левинъ не былъ постыдный «ты», но Облонскій съ своимъ тактомъ почувствовалъ, что Левинъ думаетъ, что онъ предъ подчиненными можетъ не желать вы-
