казать свою близость съ нимъ, и потому поторопился увести его въ кабинетъ.
Левинъ былъ почти однихъ лѣтъ съ Облонскимъ, и съ нимъ на «ты» не по одному шампанскому. Левинъ былъ его товарищемъ и другомъ первой молодости. Они любили другъ друга, несмотря на различіе характеровъ и вкусовъ, какъ любятъ другъ друга пріятели, сошедшіеся въ первой молодости. Но, несмотря на это, какъ часто бываетъ между людьми, избравшими различные роды дѣятельности, каждый изъ нихъ, хотя разсуждая и оправдывалъ дѣятельность другаго, въ душѣ презиралъ ее. Каждому казалось, что та жизнь, которую онъ самъ ведетъ, есть одна настоящая жизнь, а которую ведетъ пріятель — есть только призракъ. Облонскій не могъ удержать легкой насмѣшливой улыбки при видѣ Левина. Ужъ который разъ онъ видѣлъ его пріѣзжавшимъ въ Москву изъ деревни, гдѣ онъ что-то дѣлалъ, но что̀ именно, того Степанъ Аркадьевичъ никогда не могъ понять хорошенько, да и не интересовался. Левинъ пріѣзжалъ въ Москву всегда взволнованный, торопливый, немножко стѣсненный и раздраженный этою стѣсненностью, и большею частью съ совершенно-новымъ, неожиданнымъ взглядомъ на вещи. Степанъ Аркадьевичъ смѣялся надъ этимъ и любилъ это. Точно также и Левинъ въ душѣ презиралъ и городской образъ жизни своего пріятеля, и его службу, которую считалъ пустяками, и смѣялся надъ этимъ. Но разница была въ томъ, что Облонскій, дѣлая что̀ всѣ дѣлаютъ, смѣялся самоувѣренно и добродушно, а Левинъ несамоувѣренно и иногда сердито.
— Мы тебя давно ждали, сказалъ Степанъ Аркадьевичъ, войдя въ кабинетъ и выпустивъ руку Левина, какъ-бы этимъ показывая, что тутъ опасности кончились. — Очень, очень
