, власти, а не принимать его от нее. Он не устает требовать f простоты от поэта; он проповедует эту простоту в.стихах и в \j прозе, прй всяком удобном и неудобном случае, со всей страстно-стью своего характера и со всей последовательностью пропагандиста и бойца^Уже в «епистолах» о стихотворстве и о русском
I языке (1748) Сумароков требует простоты и восстает против гиперболизма и удаления от «естественного»способа выражения^ Позднее, в прозаических статьях он высказывается полнее и определеннеестатье «О неестественности» он высмеивает и осуждает поэтов, которые пишут «не имея удобства подражать естества простоте... что более писатели умствуют, то более притворствуют, а что более притворствуют, то более завираются».
|Юн бранит поэтов, которые «словами нас дарят, какими никогда нигде не говорят», которые составляют речь «совсем необычайную, надуту пухлостью, пущенну к небесам».
Еще в молодости он, по свидетельству Тредиаковского, порицал поэтов, нарушающих нормы привычного синтаксиса, переставляя слова в фразе по сравнению с обычным порядком.
Характерно в этом смысле подчеркнутое требование Сумарокова опирать грамматические правила не на образцы старых славянских книг, а на общее употребление, — конечно в пределах речевой практики дворянской интеллигенции (он считал, что Ломоносов — не дворянин, не владеет нормами этой практики); Тредиаковский же именно поэтому упрекал Сумарокова в недостаточном владении нормами церковно-сла-вянскойречи.
Сумароков противопоставлял стихи, которые «приятностью влекут, и шествуя в свободе, В прекрасной простоте...» тем, которые «естеству противны», «силищи в притворной красоте», полны «пустого звука» (Епиграммы, Полн. собр. соч., т. IX). «Чувствуй точно, мысли ясно, пой ты просто и согласно» — наставляет он свою ученицу в поэзии Е. В. Хераскову (Письмо Е. В. Хераськовой, Полн. собр. соч., т. II). «Витийство лишнее природе злейший враг», пишет он другому своему ученику, В. И. Майкову: «Ум здравый завсегда гнушается мечты. Коль нет во чьих стихах приличной простоты, Ни ясности, ни чистоты, — Так те стихи лишенцы красоты И полны пустоты» (Ответ на оду В. И. Майкова, Полное собр. соч., т. IX). Здесь особенно характерен первый из приве- BS8
денных стихов: Сумароков «гнушается мечты»; он — весь на земле, хотя представляет себе эту землю в характерно рационалистическом и характерно помещичьем аспекте.
«Многие говорили о архиепископе Феофане, что проповеди его не очень хороши, потому что они просты; что похвальняй естественной простоты, искусством очищенной, и что глупея сих людей, которые вне естества хитрости ищут» — восклицает Сумароков (К несмысленным рифмотворцам, «Трудол. Пчела»). Он иронически советует писателям «в> великолепных упражняться одах; ибо многие читатели, да и сами некоторые лирические стихотворцы рассуждают так, что никак не возможно, чтобы была ода и великолепна и ясна: по моему мнению пропади такое великолепие, в котором нет ясности» (там же); здесь уже почти неприкрытый выпад против Ломоносова и его поэтики . Прямо о Ломоносове и о приписываемых ему достоинствах Сумароков говорит: «Слово громкая ода к чести автора служить не может, да сие же изъяснение значит галиматия, а не великолепие...» и т. д. («Некоторые строфы двух авторов», Полное собр. соч., т. IX.)
Сумароков стремился к тому, чтобы спрятать весь механизм искусства от глаз читателя. Он настаивал на прямоте мысли по отношению к ее оформлению, так же как на прямоте языковой нормы по отношению к эстетическому узору. «Языка ломать не надлежит; лучше суровое произношение, нежели странное словосоставление», — говорит он в статье «К типографским наборщикам» («Трудолюбивая Пчела»).
На пути прославления безыскусственного выражения Сумароков столкнулся с вопросом о «народном творчестве». В статье «О стихотворстве камчадалов» («Трудолюбивая Пчела») он останавливается на проблеме взаимоотношения художнической обработки и стихии непосредственного выражения: «говоря о стихотворстве, которое чистейшим изображением естества назваться может, оно всего больше ослеплению искусства подверженно... Останемся лучше в границах правды и разума, и в мысли таковой, что человеку человечества превзойти неудобно. Природное изъяснение изо всех есть лучшее», ^
С Ломоносовым Сумарокову пришлось бороться по всем линиям его творческой программы. В ряде критических выпадов, замаскированных и открытых, он высказывает свое отношение к ломоносовской поэтике. Он переводит отрывок из трактата 339
