гостю, а двое розовыхъ и рѣзвыхъ дѣтей, смущенныя видомъ незнакомца, прижали къ ея колѣнямъ свои кудрявыя головки. Иванъ Васильевичъ глядѣлъ на эту картину какъ на святыню, и ему показалось, что онъ въ ней видѣлъ свѣтлое олицетвореніе тихой семейственности, этого высокаго вознагражденія за всѣ труды, за всѣ скорби человѣка. И мало ли, долго ли стоялъ онъ передъ этой чудной картиной, этого не замѣтилъ; онъ не помнилъ что̀ сльшалъ, что̀ говорилъ, только душа его становилась все шире и шире, чувства его успокоились въ тихомъ блаженствѣ, а мысли слилися въ молитву.
— Есть на землѣ счастіe! сказалъ онъ съ вдохновеніемъ: — есть цѣль въ жизни… и она заключается…
«Батюшки, батюшки, помогите!… Бѣда… Помогите… Валимся, падаемъ!…»
Иванъ Васильевичъ вдругъ почувствовалъ сильный толчокъ, и шлёпнувшись объ что-то всей своей тяжестью, вдругъ проснулся отъ сильнаго удара.
— А… что?… что такое?…
«Батюшки, помогите, умираю!» кричалъ Василій Ивановичъ: «кто бы могъ подумать… тарантасъ опрокинулся.»
Въ-самомъ-дѣлѣ, тарантасъ лежалъ во рву вверхъ колесами. Подъ тарантасомъ лежалъ Иванъ Васильевичъ, ошеломленный нежданнымъ паденіемъ. Подъ Иваномъ Васильевичемъ лежалъ Василій Ивановичъ въ самомъ ужасномъ ис-
