На это я возражалъ, что не только Дарвинъ или дарвинисты, но ни одинъ человѣкъ, «не повредившійся въ своихъ умственныхъ способностяхъ», не станетъ утверждать, что достаточно спустить въ степь англійскаго скакуна для того, чтобъ образовалась чистокровная порода англійскихъ скакуновъ. Такого нелѣпаго предположенія Дарвинъ не дѣлалъ и не могъ дѣлать; придумалъ его Данилевскій, навязалъ Дарвину и затѣмъ торжественно, математически, на ста слишкомъ страницахъ, доказалъ, что придуманная имъ нелѣпость… нелѣпа. Я показалъ въ своей статьѣ, что возраженіе Данилевскаго касается не дарвинизма Дарвина, а дарвинизма, выдуманнаго самимъ Данилевскимъ. Вотъ къ чему я свелъ пресловутое «истинное открытіе» Данилевскаго, такъ превознесенное г. Страховымъ.
Вопросъ мною поставленъ ясно. Посмотримъ, что же дѣлаетъ г. Страховъ для того, чтобы затемнить его, сбить съ толку своего читателя? Я совершенно согласенъ съ Данилевскимъ, что «чистокровное размноженіе», при естественныхъ условіяхъ, невозможно; мало того, я говорю, что не было надобности удивлять читателя примѣненіями теоріи вѣроятности для доказательства такого очевиднаго факта. Я только говорю, что дарвинизмъ никогда не утверждалъ, что это невозможное — возможно. Я говорю только, что Данилевскій промахнулся, не попалъ въ цѣль. Ясно, что г. Страховъ, защищая Данилевскаго, долженъ былъ доказать, что именно я не знаю настоящаго дарвинизма, что, напротивъ, дарвинизмъ Данилевскаго и есть настоящій, и что этотъ-то дарвинизмъ ему удалось опровергнуть. Но что же онъ дѣлаетъ? Нѣчто невообразимое. Тимирязевъ, — говоритъ онъ, — признаетъ образованіе чистокровной породы невозможнымъ, «но онъ, конечно, питаетъ полное уваженіе къ знаменитому ботанику Негели, на котораго не разъ ссылается, какъ на большой авторитетъ», а этотъ самый Негели «очень часто говоритъ о чистокровномъ распложеніи (Reinzucht) и очень старательно доказываетъ его полную невѣроятность»… Какая глупая опечатка! — подумаетъ читатель, привыкшій къ обыкновенной логической аргументаціи. Здѣсь, очевидно, должно стоять его полную вѣроятность, потому что гдѣ же иначе противорѣчіе? Тимирязевъ считаетъ явленіе невозможнымъ, Негели считаетъ то же явленіе вполнѣ невѣроятнымъ, а г. Страховъ думаетъ, что словами Негели побиваетъ Тимирязева? Нѣтъ это не опечатка, это только обращикъ логической аргументаціи г. Страхова. Не довольствуясь этою неудачною выпиской, г. Страховъ приводитъ еще вычисленія Негели и въ заключеніе торжественно восклицаемъ: «Такъ говоритъ Негели. Теперь посмотримъ, что на это скажетъ г. Тимирязевъ; онъ такъ воспламенился на шутку о сирени, что когда мы подставимъ ему Негели, вмѣсто Н. Я. Данилевскаго, выйдетъ интересное зрѣлище». Интересное или нѣтъ будетъ зрѣлище, не знаю, но только совсѣмъ не такое, какого ожидаетъ г. Страховъ. Имѣя, какъ онъ выражается, «охоту пошутить надъ г. Тимирязевымъ», г. Страховъ забылъ французскую поговорку rira bien, qui rira le dernier. Что я скажу? — любопытствуетъ узнать г. Страховъ. А вотъ что я скажу.
На это я возражал, что не только Дарвин или дарвинисты, но ни один человек, «не повредившийся в своих умственных способностях», не станет утверждать, что достаточно спустить в степь английского скакуна для того, чтоб образовалась чистокровная порода английских скакунов. Такого нелепого предположения Дарвин не делал и не мог делать; придумал его Данилевский, навязал Дарвину и затем торжественно, математически, на ста слишком страницах, доказал, что придуманная им нелепость… нелепа. Я показал в своей статье, что возражение Данилевского касается не дарвинизма Дарвина, а дарвинизма, выдуманного самим Данилевским. Вот к чему я свел пресловутое «истинное открытие» Данилевского, так превознесенное г. Страховым.
Вопрос мною поставлен ясно. Посмотрим, что же делает г. Страхов для того, чтобы затемнить его, сбить с толку своего читателя? Я совершенно согласен с Данилевским, что «чистокровное размножение», при естественных условиях, невозможно; мало того, я говорю, что не было надобности удивлять читателя применениями теории вероятности для доказательства такого очевидного факта. Я только говорю, что дарвинизм никогда не утверждал, что это невозможное — возможно. Я говорю только, что Данилевский промахнулся, не попал в цель. Ясно, что г. Страхов, защищая Данилевского, должен был доказать, что именно я не знаю настоящего дарвинизма, что, напротив, дарвинизм Данилевского и есть настоящий, и что этот-то дарвинизм ему удалось опровергнуть. Но что же он делает? Нечто невообразимое. Тимирязев, — говорит он, — признает образование чистокровной породы невозможным, «но он, конечно, питает полное уважение к знаменитому ботанику Негели, на которого не раз ссылается, как на большой авторитет», а этот самый Негели «очень часто говорит о чистокровном распложении (Reinzucht) и очень старательно доказывает его полную невероятность»… Какая глупая опечатка! — подумает читатель, привыкший к обыкновенной логической аргументации. Здесь, очевидно, должно стоять его полную вероятность, потому что где же иначе противоречие? Тимирязев считает явление невозможным, Негели считает то же явление вполне невероятным, а г. Страхов думает, что словами Негели побивает Тимирязева? Нет это не опечатка, это только образчик логической аргументации г. Страхова. Не довольствуясь этою неудачною выпиской, г. Страхов приводит еще вычисления Негели и в заключение торжественно восклицаем: «Так говорит Негели. Теперь посмотрим, что на это скажет г. Тимирязев; он так воспламенился на шутку о сирени, что когда мы подставим ему Негели, вместо Н. Я. Данилевского, выйдет интересное зрелище». Интересное или нет будет зрелище, не знаю, но только совсем не такое, какого ожидает г. Страхов. Имея, как он выражается, «охоту пошутить над г. Тимирязевым», г. Страхов забыл французскую поговорку rira bien, qui rira le dernier. Что я скажу? — любопытствует узнать г. Страхов. А вот что я скажу.
