ною иллюстраціей мысли, высказанной въ этой фразѣ Дарвина, можетъ служить слѣдующее мѣсто изъ Leçons sur la Philosophie chimique Дюма. Рѣчь идетъ о первомъ, классическомъ изслѣдованіи Лавуазье, по вопросу «превращается ли вода въ землю?» Задача Лавуазье — доказать, что твердый осадокъ, остающійся при перегонкѣ чистой воды, происходитъ не вслѣдствіе превращенія воды въ землю, а вслѣдствіе растворенія стѣнокъ сосуда. Но вода оставляетъ по себѣ 20 гранъ твердыхъ веществъ, а сосудъ потерялъ всего 17. Предоставляемъ далѣе говоритъ самому Дюма, съ его обычнымъ увлекательнымъ краснорѣчіемъ. «Очевидно, что часть воды превратилась въ землю. Но Лавуазье не останавливается передъ этимъ фактомъ (passe outre), для него эта прибыль въ 3 грана ничего не доказываетъ; это только случайная подробность опыта; и въ этомъ смѣломъ сужденіи онъ выступаетъ передъ нами такимъ, какимъ мы увидимъ его и впредь, всегда схватывающимъ, благодаря какому-то чудному инстинкту, главную сущность дѣла, никогда не задерживаясь надъ случайными подробностями, въ которыхъ мелкій умъ (un esprit médiocre) не преминулъ бы заблудиться». Геній «passe outre» тамъ, гдѣ «un esprit médiocre ne manque pas de s’égarer», — вотъ что означаетъ та скромная фраза Дарвина, надъ которой г. Страховъ позволяетъ себѣ такъ неудачно глумиться. Геніальные умы только знаютъ относительную цѣну фактамъ, умѣютъ различать крупное отъ мелкаго[1]. Но это не значитъ, чтобы геній, наравнѣ съ простымъ смертнымъ, не находилъ нужнымъ на досугѣ доискаться или поручить другимъ доискаться до происхожденія тѣхъ трехъ грановъ, которые, по счастью, не остановили Лавуазье на первыхъ шагахъ его реформаторской дѣятельности.
Но г. Страховъ не унимается и, все на основаніи этой совершенно произвольно и невѣрно перетолкованной мысли Дарвина, спѣшитъ обобщить свое обвиненіе и говоритъ: «И всегда (!) у Дарвина встрѣчаются подобныя уклончивыя выраженія или же оговорки, отнимающія у рѣчи строго опредѣленный смыслъ». «Для доказательства» этого огульнаго обвиненія г. Страховъ смѣло приводитъ то самое мѣсто изъ книги Данилевскаго, на которое указывалъ и я, какъ образецъ возмутительнаго обращенія съ текстомъ Дарвина, т.-е. ссылки на фразу, начало которой умышленно урѣзано. Поясню, въ чемъ дѣло. Данилевскій увѣрялъ, будто Дарвинъ, въ послѣдующихъ изданіяхъ своей книги, вынужденъ былъ кореннымъ образомъ измѣнить свои воззрѣнія: именно, будто бы вначалѣ онъ утверждалъ, что измѣненныя формы возникаютъ всегда отъ одного недѣлимаго, и только позднѣе допустилъ, что измѣненіе охватываетъ, съ перваго раза, болѣе или менѣе значительное число недѣлимыхъ. Для подтвержденія этого неосновательнаго обвиненія, Данилевскій привелъ фразу Дарвина, у которой было обрублено начало, а изъ этого начала читателю было бы ясно, что, въ такъ развязно приводимой цитатѣ, Дарвинъ говоритъ діаметрально про-
- ↑ Этою же способностью отличались и всѣ геніальные классификаторы; этому, такъ называемому, „такту“ мы обязаны, наприм., нашими естественными системами.
ною иллюстрацией мысли, высказанной в этой фразе Дарвина, может служить следующее место из Leçons sur la Philosophie chimique Дюма. Речь идет о первом, классическом исследовании Лавуазье, по вопросу «превращается ли вода в землю?» Задача Лавуазье — доказать, что твердый осадок, остающийся при перегонке чистой воды, происходит не вследствие превращения воды в землю, а вследствие растворения стенок сосуда. Но вода оставляет по себе 20 гран твердых веществ, а сосуд потерял всего 17. Предоставляем далее говорит самому Дюма, с его обычным увлекательным красноречием. «Очевидно, что часть воды превратилась в землю. Но Лавуазье не останавливается перед этим фактом (passe outre), для него эта прибыль в 3 грана ничего не доказывает; это только случайная подробность опыта; и в этом смелом суждении он выступает перед нами таким, каким мы увидим его и впредь, всегда схватывающим, благодаря какому-то чудному инстинкту, главную сущность дела, никогда не задерживаясь над случайными подробностями, в которых мелкий ум (un esprit médiocre) не преминул бы заблудиться». Гений «passe outre» там, где «un esprit médiocre ne manque pas de s’égarer», — вот что означает та скромная фраза Дарвина, над которой г. Страхов позволяет себе так неудачно глумиться. Гениальные умы только знают относительную цену фактам, умеют различать крупное от мелкого[1]. Но это не значит, чтобы гений, наравне с простым смертным, не находил нужным на досуге доискаться или поручить другим доискаться до происхождения тех трех гранов, которые, по счастью, не остановили Лавуазье на первых шагах его реформаторской деятельности.
Но г. Страхов не унимается и, всё на основании этой совершенно произвольно и неверно перетолкованной мысли Дарвина, спешит обобщить свое обвинение и говорит: «И всегда (!) у Дарвина встречаются подобные уклончивые выражения или же оговорки, отнимающие у речи строго определенный смысл». «Для доказательства» этого огульного обвинения г. Страхов смело приводит то самое место из книги Данилевского, на которое указывал и я, как образец возмутительного обращения с текстом Дарвина, т. е. ссылки на фразу, начало которой умышленно урезано. Поясню, в чём дело. Данилевский уверял, будто Дарвин, в последующих изданиях своей книги, вынужден был коренным образом изменить свои воззрения: именно, будто бы вначале он утверждал, что измененные формы возникают всегда от одного неделимого, и только позднее допустил, что изменение охватывает, с первого раза, более или менее значительное число неделимых. Для подтверждения этого неосновательного обвинения, Данилевский привел фразу Дарвина, у которой было обрублено начало, а из этого начала читателю было бы ясно, что, в так развязно приводимой цитате, Дарвин говорит диаметрально про-
- ↑ Этою же способностью отличались и все гениальные классификаторы; этому, так называемому, «такту» мы обязаны, наприм., нашими естественными системами.
