бору примѣровъ, доказывающихъ несовершенства организмовъ, доходя при этомъ порою до глумленія, приговаривая: вотъ это такъ безполезный органъ и т. д. Но всякій, разсуждающій хладнокровно, пойметъ, кого же поражаетъ эта аргументація, — дарвинизмъ ли, допускающій въ природѣ только существованіе процесса, направляющаго организмы къ совершенству, а не абсолютное ихъ совершенство, Или сторонниковъ непосредственнаго вмѣшательства въ «таинственный морфологическій процессъ» цѣлесообразно предопредѣляющаго «интеллектуальнаго начала». Присутствіе несовершенства, неразумности въ природѣ можно еще, пожалуй, разсматривать какъ аргументъ въ пользу того, что̀ совершенство достигается путемъ медленнаго, слѣпого, механическаго процесса, каковъ естественный отборъ. Но неразумная дѣятельность разумнаго начала, воля ваша — какъ будто contradictio in adjecto. Возможность такого грубаго, рѣжущаго слухъ противорѣчія только тѣмъ и объясняется, что оно распредѣлено на двухъ противоположныхъ концахъ толстой книги, и свести эти концы предоставляется читателю. А этотъ читатель, — г. Страховъ, за деревьями не видѣлъ лѣса: услаждаясь діалектическою шумихой отдѣльныхъ фразъ, онъ не замѣтилъ логическаго противорѣчія цѣлыхъ главъ. Но какъ же было выпутаться, разъ противорѣчіе было мною выставлено на показъ? Отчаянной попыткѣ выбраться изъ этого промаха и посвящена настоящая глава.
Въ безконечно-запутанномъ изложеніи, извивающемся и ускользающемъ изъ рукъ, какъ ужъ, г. Страховъ пытается даже въ одномъ мѣстѣ совершенно извратить роли, выставить меня защитникомъ непосредственнаго вмѣшательства въ процессъ образованія организмовъ Мірового Разума, а себя съ Данилевскимъ — строгими сторонниками закономѣрныхъ процессовъ слѣпой природы[1]. Но это ему не удастся.
Вооружимся терпѣніемъ и прослѣдимъ шагъ за шагомъ эту, мечущуюся изъ стороны въ сторону, аргументацію. Прежде всего г. Страховъ обвиняетъ Дарвинизмъ въ томъ, что онъ весь построенъ на неопредѣленномъ будто бы понятіи о пользѣ. Весьма глубокомысленно (но довольно непонятно въ устахъ бывшаго зоолога) онъ сравниваетъ трудность отвѣчать на вопросъ: «для чего служитъ такой-то органъ?» съ трудностью отвѣчать на вопросъ: «для чего существуетъ этотъ міръ? — и вслѣдъ затѣмъ храбро утверждаетъ, что «телеологическія разсужденія Дарвина и его послѣдователей производятъ обыкновенно впечатлѣніе смутнаго броженія мысли, не имѣющей никакого руководящаго правила», и далѣе, что «на вопросъ о пользѣ дарвинисты отвѣчаютъ просто произвольнымъ придумываніемъ какихъ-нибудь подходящихъ условій». Скажи еще г. Страховъ — нѣкоторые изъ дарвинистовъ или хоть огульно дарвинисты, онъ имѣлъ бы хоть тѣнь осно-
- ↑ Въ одномъ мѣстѣ своей статьи выраженіе Данилевскаго „интеллектуальное начало“ я перевожу по-русски выраженіемъ „Міровой Разумъ“. Г. Страховъ дѣлаетъ видъ, будто не понимаетъ, что рѣчь идетъ о воззрѣніяхъ Данилевскаго (хотя въ моемъ изложеніи нѣтъ мѣста для недоразумѣнія) и разыгрываетъ какое-то водевильное quiproquo.
бору примеров, доказывающих несовершенства организмов, доходя при этом порою до глумления, приговаривая: вот это так бесполезный орган и т. д. Но всякий, рассуждающий хладнокровно, поймет, кого же поражает эта аргументация, — дарвинизм ли, допускающий в природе только существование процесса, направляющего организмы к совершенству, а не абсолютное их совершенство, Или сторонников непосредственного вмешательства в «таинственный морфологический процесс» целесообразно предопределяющего «интеллектуального начала». Присутствие несовершенства, неразумности в природе можно еще, пожалуй, рассматривать как аргумент в пользу того, что совершенство достигается путем медленного, слепого, механического процесса, каков естественный отбор. Но неразумная деятельность разумного начала, воля ваша — как будто contradictio in adjecto. Возможность такого грубого, режущего слух противоречия только тем и объясняется, что оно распределено на двух противоположных концах толстой книги, и свести эти концы предоставляется читателю. А этот читатель, — г. Страхов, за деревьями не видел леса: услаждаясь диалектическою шумихой отдельных фраз, он не заметил логического противоречия целых глав. Но как же было выпутаться, раз противоречие было мною выставлено на показ? Отчаянной попытке выбраться из этого промаха и посвящена настоящая глава.
В бесконечно-запутанном изложении, извивающемся и ускользающем из рук, как уж, г. Страхов пытается даже в одном месте совершенно извратить роли, выставить меня защитником непосредственного вмешательства в процесс образования организмов Мирового Разума, а себя с Данилевским — строгими сторонниками закономерных процессов слепой природы[1]. Но это ему не удастся.
Вооружимся терпением и проследим шаг за шагом эту, мечущуюся из стороны в сторону, аргументацию. Прежде всего г. Страхов обвиняет Дарвинизм в том, что он весь построен на неопределенном будто бы понятии о пользе. Весьма глубокомысленно (но довольно непонятно в устах бывшего зоолога) он сравнивает трудность отвечать на вопрос: «для чего служит такой-то орган?» с трудностью отвечать на вопрос: «для чего существует этот мир? — и вслед затем храбро утверждает, что «телеологические рассуждения Дарвина и его последователей производят обыкновенно впечатление смутного брожения мысли, не имеющей никакого руководящего правила», и далее, что «на вопрос о пользе дарвинисты отвечают просто произвольным придумыванием каких-нибудь подходящих условий». Скажи еще г. Страхов — некоторые из дарвинистов или хоть огульно дарвинисты, он имел бы хоть тень осно-
- ↑ В одном месте своей статьи выражение Данилевского «интеллектуальное начало» я перевожу по-русски выражением «Мировой Разум». Г. Страхов делает вид, будто не понимает, что речь идет о воззрениях Данилевского (хотя в моем изложении нет места для недоразумения) и разыгрывает какое-то водевильное quiproquo.
