лось это вѣроломствомъ; онъ обязанъ былъ угадать истину! Что давало ему право подозрѣвать и въ обманѣ ее — никогда не произносившей ни одной лжи! И не долженъ ли онъ былъ какъ мужчина, обратиться жъ ней съ вопросомъ, который могъ бы разъяснить всѣ сомнѣнія, если у него таковыя имѣлись! Ей, какъ женщинѣ, не приходилось говорить первой о своей любви и потому она принуждена была молчать. Марія чувствовала къ Георгу тѣмъ большее раздраженіе, что вполнѣ убѣждена была въ его къ себѣ привязанности. Это доказывало его серьезная сосредоточенность во все время его пребыванія въ Гропнерѣ и дрожащій голосъ, которымъ онъ напоминалъ ей: что было время, когда они охотно видѣлись. Онъ намекнулъ на клятву, данную другъ другу и на то, что между ними существуетъ эта цѣль, но опять таки, не желаніе ли разорвать ее заставляло его свалить всю вину на нее.
Всѣ эти сомнѣнія терзали Марію и дѣлали ее очень несчастною, но не смотря на то, она не бродила по дому съ опущенными глазами и безутѣшнымъ лицомъ; руки ея также не оставались праздными; быстро и живо шла работа; только помогавшимъ ей приходилось жутко. Это было злое время для ея перваго министра Петра Бека. Какъ долженъ былъ онъ остерегаться ея строгихъ словъ! Эдмунда Грейссе также не миновали ея колкости съ тѣхъ поръ, какъ ему пришлось только вполовину выполнить то несчастное порученіе.
— Да что такое съ тобою, Марія? спросила тетка, когда Марія и ее отдѣлала довольно грубо. Вмѣсто всякаго отвѣта, она только покачала головой и пожала плечами. «Если лице твое не приметъ болѣе ласковое выраженіе къ пріѣзду господина Урмандъ, то у него пропадетъ всякая охота оставаться у насъ», стращала ее мадамъ Фоссъ, окончательно потерявшая терпѣніе.
— Кто же требуетъ, чтобы онъ утруждалъ себя этимъ, раздражительно отвѣтила Марія и выбѣжала изъ комнаты.
Мадамъ Фоссъ, которую мужъ увѣрилъ, что Марія, ни въ какомъ случаѣ не чувствуетъ отвращенія къ
лось это вероломством; он обязан был угадать истину! Что давало ему право подозревать и в обмане ее — никогда не произносившей ни одной лжи! И не должен ли он был как мужчина, обратиться ж ней с вопросом, который мог бы разъяснить все сомнения, если у него таковые имелись! Ей, как женщине, не приходилось говорить первой о своей любви и потому она принуждена была молчать. Мария чувствовала к Георгу тем большее раздражение, что вполне убеждена была в его к себе привязанности. Это доказывало его серьезная сосредоточенность во всё время его пребывания в Гропнере и дрожащий голос, которым он напоминал ей: что было время, когда они охотно виделись. Он намекнул на клятву, данную друг другу и на то, что между ними существует эта цель, но опять таки, не желание ли разорвать ее заставляло его свалить всю вину на нее.
Все эти сомнения терзали Марию и делали ее очень несчастною, но не смотря на то, она не бродила по дому с опущенными глазами и безутешным лицом; руки её также не оставались праздными; быстро и живо шла работа; только помогавшим ей приходилось жутко. Это было злое время для её первого министра Петра Бека. Как должен был он остерегаться её строгих слов! Эдмунда Грейссе также не миновали её колкости с тех пор, как ему пришлось только вполовину выполнить то несчастное поручение.
— Да что такое с тобою, Мария? спросила тетка, когда Мария и ее отделала довольно грубо. Вместо всякого ответа, она только покачала головой и пожала плечами. «Если лицо твое не примет более ласковое выражение к приезду господина Урманда, то у него пропадет всякая охота оставаться у нас», стращала ее мадам Фосс, окончательно потерявшая терпение.
— Кто же требует, чтобы он утруждал себя этим, раздражительно ответила Мария и выбежала из комнаты.
Мадам Фосс, которую муж уверил, что Мария, ни в каком случае не чувствует отвращения к
