шаясь надъ своими жертвами.—По счастью, сорганизовалась милиція, въ которую не замедлили записаться первые обыватели, дворяне. Набралось 48.000 человѣкъ; изъ нихъ составилось нѣсколько батальоновъ и ротъ. Буржуа покупалъ у бродягъ ружья за три ливра (75 коп.), а шпаги, сабли и пистолеты за 12 су (20 к.).
Наконецъ на площади повѣсили нѣсколько негодяевъ, массу другихъ обезоружили, и возстаніе начинаетъ принимать чисто политическій характеръ. Но какова бы ни была его идея, все-таки она безумна, потому что это возстаніе народное. Даже панегиристъ его Дюсо признается, что порою ему казалось, что онъ присутствуетъ при полномъ разложеніи общества. Нѣтъ ни главы, ни управленія.
На первый взглядъ, казалось, какъ будто избиратели, изображающіе собою представителей Парижа, руководятъ толпою, въ сущности же толпа командуетъ ими. Чтобы спасти городскую ратушу, одинъ изъ нихъ, именно Легранъ, не нашелъ ничего лучшаго, какъ выкатить шесть бочекъ пороха и заявить завладѣвшимъ ею, что онъ прикажетъ сейчасъ все взорвать на воздухъ. Избранный ими командиръ, де ла Салль, въ какіе-нибудь четверть часа получаетъ двадцать штыковъ въ грудь и весь комитетъ не разъ подвергается риску бытъ перерѣзаннымъ.
Вообразите себя въ палатѣ, гдѣ они ведутъ переговоры и расточаютъ мольбы, „толпу въ полторы тысячи человѣкъ тѣснимую нѣсколькими сотнями тысячъ другихъ пытающихся войти“, при этомъ деревянныя ступени трещатъ, скамейки опрокидываются, балясы, огораживающіе столы, сдвинуты до самаго президентскаго кресла, а кругомъ такой гвалтъ, какъ будто наступилъ день страшнаго суда: тамъ раздирающіе душу крики, тутъ пѣсня, хохотъ, шиканье, „люди совсѣмъ обезумѣли и большая часть ихъ не знаетъ ни гдѣ они, ни чего хотятъ“. Каждый округъ самъ собою представляетъ небольшой центръ; Палэ-Рояль-же главное средоточіе всего и всѣхъ. Разныя предложенія, представленія, обвиненія переходятъ изъ рукъ въ руки вмѣстѣ съ человѣческимъ потокомъ, который закруживается или несется впередъ, повинуясь только капризамъ русла. Волна устремляется то туда, то сюда; вся стратегія состоитъ въ томъ, чтобы тѣснить и быть тѣсниму. Если они куда-либо попадаютъ, то лишь потому, что ихъ туда загоняютъ. Въ домъ Инвалидовъ они протискиваются только благодаря поблажкѣ солдатъ.
Въ Бастиліи они обстрѣливали стѣны, высотою въ сорокъ футовъ и толщиною въ тридцать, съ десяти часовъ утра до пяти вечера, и только по случайности одна изъ пуль попала въ инвалида на башнѣ. Съ ними обращаются какъ съ дѣтьми, которымъ стараются сдѣлать какъ можно меньше вреда: по первому же требованію, губернаторъ приказываетъ убрать пушки изъ амбразуръ и заставляетъ гарнизонъ поклясться, что онъ не станетъ стрѣлять, если на него не будутъ нападать; первую депутацію онъ приглашаетъ завтракать; посланному изъ городской ратуши онъ даетъ разрѣшеніе посѣтить всѣ помѣщенія крѣпости; нѣсколько
шаясь над своими жертвами. — По счастью, сорганизовалась милиция, в которую не замедлили записаться первые обыватели, дворяне. Набралось 48.000 человек; из них составилось несколько батальонов и рот. Буржуа покупал у бродяг ружья за три ливра (75 коп.), а шпаги, сабли и пистолеты за 12 су (20 к.).
Наконец на площади повесили несколько негодяев, массу других обезоружили, и восстание начинает принимать чисто политический характер. Но какова бы ни была его идея, все-таки она безумна, потому что это восстание народное. Даже панегирист его Дюсо признается, что порою ему казалось, что он присутствует при полном разложении общества. Нет ни главы, ни управления.
На первый взгляд, казалось, как будто избиратели, изображающие собою представителей Парижа, руководят толпою, в сущности же толпа командует ими. Чтобы спасти городскую ратушу, один из них, именно Легран, не нашел ничего лучшего, как выкатить шесть бочек пороха и заявить завладевшим ею, что он прикажет сейчас все взорвать на воздух. Избранный ими командир, де ла Салль, в какие-нибудь четверть часа получает двадцать штыков в грудь и весь комитет не раз подвергается риску быт перерезанным.
Вообразите себя в палате, где они ведут переговоры и расточают мольбы, „толпу в полторы тысячи человек теснимую несколькими сотнями тысяч других пытающихся войти“, при этом деревянные ступени трещат, скамейки опрокидываются, балясы, огораживающие столы, сдвинуты до самого президентского кресла, а кругом такой гвалт, как будто наступил день страшного суда: там раздирающие душу крики, тут песня, хохот, шиканье, „люди совсем обезумели и большая часть их не знает ни где они, ни чего хотят“. Каждый округ сам собою представляет небольшой центр; Палэ-Рояль же главное средоточие всего и всех. Разные предложения, представления, обвинения переходят из рук в руки вместе с человеческим потоком, который закруживается или несется вперед, повинуясь только капризам русла. Волна устремляется то туда, то сюда; вся стратегия состоит в том, чтобы теснить и быть тесниму. Если они куда-либо попадают, то лишь потому, что их туда загоняют. В дом Инвалидов они протискиваются только благодаря поблажке солдат.
В Бастилии они обстреливали стены, высотою в сорок футов и толщиною в тридцать, с десяти часов утра до пяти вечера, и только по случайности одна из пуль попала в инвалида на башне. С ними обращаются как с детьми, которым стараются сделать как можно меньше вреда: по первому же требованию, губернатор приказывает убрать пушки из амбразур и заставляет гарнизон поклясться, что он не станет стрелять, если на него не будут нападать; первую депутацию он приглашает завтракать; посланному из городской ратуши он дает разрешение посетить все помещения крепости; несколько
