Сама сѣла въ высокую коляску. Мы и поѣхали съ Богомъ.
Городъ нашъ—такъ себѣ городъ, ничего. Отецъ мой мнѣ разсказывалъ, что когда-то хаживали по немъ полковники да сотники. Бывало, куда ни глянь—всё славное войско, словно маковъ цвѣтъ красный. А теперь засѣли въ городѣ жиды, какъ саранча; и господа живутъ. Въ базарный день, пожалуй, и человѣка[1] встрѣтишь: тогда людей больше бываетъ.
Заѣхала наша пани къ старому жиду Мошкѣ. Покои у него хорошіе и высокіе, только такъ перцемъ и несетъ.
Сейчасъ послала она за писаремъ, за какимъ-то Захаревичемъ, а намъ велѣла у дверей обождать, пока онъ придетъ. Пришелъ онъ скоро. Собой невзрачный такой, лицо рябое, какъ рѣшето. Штаны на немъ синіе широкіе, свиточка какая-то куцая; а на шеѣ зеленый платокъ; подъ правой мышкой шапка. Вошелъ, съежился, согнулся, едва выступаетъ, а сапоги на немъ большущіе и смазаны на славу.
- ↑ Малороссійскіе поселяне наивно называютъ людьми только равныхъ себѣ. Напримѣръ: Люде́й не було́ тамъ,—самі пани́.
Сама села в высокую коляску. Мы и поехали с Богом.
Город наш — так себе город, ничего. Отец мой мне рассказывал, что когда-то хаживали по нём полковники да сотники. Бывало, куда ни глянь — всё славное войско, словно маков цвет красный. А теперь засели в городе жиды, как саранча; и господа живут. В базарный день, пожалуй, и человека [1] встретишь: тогда людей больше бывает.
Заехала наша пани к старому жиду Мошке. Покои у него хорошие и высокие, только так перцем и несет.
Сейчас послала она за писарем, за каким-то Захаревичем, а нам велела у дверей обождать, пока он придет. Пришел он скоро. Собой невзрачный такой, лицо рябое, как решето. Штаны на нём синие широкие, свиточка какая-то куцая; а на шее зеленый платок; под правой мышкой шапка. Вошел, съежился, согнулся, едва выступает, а сапоги на нём большущие и смазаны на славу.
- ↑ Малороссийские поселяне наивно называют людьми только равных себе. Например: Люде́й не було́ там, — сами пани́.
