Не смотря на удачную операцію въ Вѣнѣ, не оставившую послѣ себя никакихъ болѣзненныхъ слѣдовъ, Любовь Аѳанасьевна, собиравшаяся навѣстить насъ въ Воробьевкѣ, съ каждымъ днемъ видимо ослабѣвала и гасла и наконецъ навѣки заснула въ своемъ номерѣ, откуда перевезена была въ свой приходъ, въ село Долгое и близь церкви похоронена рядомъ съ мужемъ.
Однажды, когда мы съ Петей Борисовымъ ходили взадъ и впередъ по комнатѣ, толкуя о ширинѣ замысла и исполненія Гётевскаго Фауста, Петруша сказалъ мнѣ, что онъ въ шутку пробовалъ переводить особенно ему нравившіеся стихи этой трагедіи, какъ наприм., въ рекомендаціи Мефистофеля ученику изучать логику.
— Я, говорилъ Борисовъ, — перевелъ:
«Тутъ духъ вашъ чудно дрессируютъ,
Въ сапогъ испанскій зашнуруютъ».
— Прекрасно! воскликнулъ я, — какъ бы разомъ учуявъ тонъ, въ которомъ слѣдуетъ переводить Фауста, — и при этомъ признался Петѣ, что много разъ, лежа въ Спасскомъ на диванѣ въ то время, какъ Тургеневъ работалъ въ соседней комнатѣ, усердно скрипя перомъ, — я, какъ ни пытался, не могъ перевести ни одной строчки Фауста, очевидно только потому, что подходилъ къ нему на ходуляхъ, тогда какъ онъ сама простота, доходящая иногда до тривіальности. Но тутъ, продолжая ходить взадъ и впередъ съ Борисовымъ, я шутя перевелъ нѣсколько стиховъ, которые помнилъ наизусть.
— Дядичка! воскликнулъ Борисовъ; — умоляю тебя, возьмись за переводъ Фауста. Кому же онъ яснѣе и ближе по содержанію, чѣмъ тебѣ?
— Не могу, не могу, отвѣчалъ я. — Знаю это по опыту.
На этомъ разговоръ и кончился. Тѣмъ не менѣе, въ скорости по отъѣздѣ Борисова въ лицей, я осмѣлился приступить къ переводу Фауста, который сталъ удаваться мнѣ съ совершенно неожиданной легкостью.
