крайней мѣрѣ черезъ воскресенье, на нашихъ мирныхъ антресоляхъ собирались наилучшіе представители тогдашняго студенчества. Появлялся товарищи и соревнователь Григорьева по юридическому факультету, зять помощника попечителя Голохвастова, Ал. Вл. Новосильцевъ, всегда милый, остроумный и оригинальный. Своими голосомъ, переходящими въ высокій фальцетъ, онъ утверждалg, что московскій университетъ построенъ по тремъ идеямъ: тюрьмы, казармы и скотнаго двора, и его шуринъ приставленъ къ нему въ качествѣ скотника. Приходилъ постоянно записывавший лекціи и находивший еще время давать уроки будущій исторіографъ С. М. Соловьевъ. Онъ, по тогдашнему времени, былъ чрезвычайно начитанъ и, располагая карманными деньгами, неоднократно выручалъ меня изъ бѣды, давая десять рублей взаймы. Являлся веселый, иронический князь Влад. Ал. Черкасскій, съ своими прихихикиваніемъ черезъ зубы, выдающіеся впередъ нижней челюстью. Снизу то и дѣло прибывали новые подносы со стаканами чаю, ломтиками лимона, калачами, сухарями и сливками. А между тѣмъ въ небольшихъ комнатахъ стоялъ стонъ отъ разговоровъ, споровъ и взрывовъ смѣха. При этомъ ни малѣйшей тѣни какихъ-либо соціальныхъ вопросовъ. Возникали одни отвлеченные и общіе: какъ, напримѣръ, понимать по Гегелю отношеніе разумности къ бытію?
— Позвольте, господа, — восклицалъ добродушный Н. М. О—въ, — доказать вамъ бытіе Божіе математическими путемъ. Это неопровержимо.
Но не нашлось охотниковъ убѣдиться въ неопровержимости этихъ доказательствъ.
— Конечно, — кричалъ свѣтскій и юркій Жихаревъ, — Полонскій несомнѣнный талантъ. Но мы, господа, непростительно проходимъ мимо такой поэтической личности, какъ Кастаревъ:
Земная жизнь могла здѣсь быть случайной, Но не случайна мысль души живой.
— Кажется, господа, стихи эти не требуютъ сторонней похвалы.
