Кромѣ посѣщавшаго насъ студенческаго кружка, о которомъ я говорилъ выше, я познакомился съ милѣйшими товарищами словесниками Гёдике и Басистовымъ, забѣгавшими, подобно мнѣ, въ трактиръ „Великобританію“ противъ манежа. Кромѣ чаю и мозговъ съ горошкомъ, привлекательнымъ пунктомъ въ этомъ заведеніи была комната съ двумя билліардами: однимъ весьма правилънымъ и скупымъ, другимъ болѣе легкимъ. Послѣдній былъ поприщемъ моимъ и подобныхъ мнѣ третьестепенныхъ игроковъ, тогда какъ трудный билліардъ былъ постояннымъ поприщемъ А. Н. Островскаго и подобныхъ ему кориѳеевъ, игравшихъ въ два шара или въ пирамидку. Хотя я и видалъ Островскаго ежедневно у сосѣдняго билліарда, но лично былъ съ нимъ незнакомъ.
За стаканомъ чаю въ круглой студенческой комнатѣ какъ разъ противъ манежа, мы съ Гёдике и съ Басистовымъ предавались обсужденіямъ разныхъ эстетическихъ вопросовъ; и ни разу намъ въ голову не приходило задаваться совершенно чуждымъ намъ государственными или соціальными вопросами. Давнымъ давно по окончаніи лекцій сталъ подходить ко мнѣ съ научными разговорами товарищъ Мариновскій, весьма начитанный и слывшій не только за весьма умнаго человѣка, но даже за масона.
— Тутъ времени нѣтъ потолковать съ вами, сказалъ онъ мнѣ однажды, — а пріятно было бы обмѣняться мыслями на свободѣ. Не зайдете ли вы ко мнѣ отобѣдать? Я стою на Тверской и могу угостить васъ отличнымъ обѣдомъ. Пожалуйста приходите; буду ждать васъ въ воскресенье къ пяти часамъ. Да приходите пораньше.
Въ четыре часа въ назначенный день я вошелъ въ прекрасную комнату со столами, заваленными книгами.