но когда и его собственная собака останавливалась, онъ кричалъ мнѣ: „иди сюда, птичья смерть“. А когда, набѣгавшись такимъ образомъ отъ дупеля къ дупелю, я усталъ, онъ говорилъ мнѣ: „садись на Катка“, хотя самъ видимо утомился не меньше.
Въ тѣ времена я о томъ не думалъ, да такъ и по сей день для меня осталось необъяснимымъ, почему Семенъ Николаевичъ Шеншинъ, такъ радушно принимавшій меня въ Москвѣ на Никитской, покинувъ Москву, переселился во Мценскъ. Было бы понятно, еслибы онъ переселился въ свое прекрасное благоустроенное имѣніе Желябуху; но почему онъ избралъ Мценскъ и притомъ не только для зимняго, но и лѣтняго пребыванія, объяснить не умѣю. Онъ занималъ лучшій во всемъ городѣ двухъэтажный домъ съ жестяными львами на воротахъ. Львы эти и по сей день разѣваютъ на проходящихъ свои пасти, выставляя красные жестяные языки. Ничто въ домашнемъ обиходѣ Семена Николаевича не измѣнилось, за исключеніемъ развѣ того, что старшей дочери, вышедшей замужъ за богатаго сосѣдняго однофамильца Влад. Ал., небыло въ домѣ. Любитель всевозможныхъ рѣдкостей, Семенъ Николаевичъ подарилъ своему зятю замѣчательные по цѣне и работѣ карманные часы, которые всѣ желали видѣть и просили новаго владѣльца показать ихъ. Каждое воскресенье къ Семену Николаевичу собирались родные и знакомые откушать и вечеромъ поиграть въ карты. Въ Новоселкахъ я никогда не отказывалъ себѣ въ удовольствіи послать Семену Николаевичу дупелей, до которыхъ онъ былъ большой охотникъ.
— Очень вамъ признателенъ, сказалъ онъ однажды, когдая пріѣхалъ къ нему, — за дупелей; но тутъ же вы прислали нѣсколько перепелокъ; я ихъ не ѣмъ и боюсь; говорятъ, между ними попадаются очень жирныя, такъ называемыя лежачки, весьма опасныя для желудка.
Слова эти характерны въ извѣстномъ отношеніи. Будучи всю жизнь охотникомъ, я послѣ выстрѣла подымалъ перепелокъ и преимущественно дупелей, лопнувшихъ отъ жиру при паденіи, но лежачекъ, которыя будто бы, пролетѣвъ пять шаговъ, снова падаютъ на землю, не видалъ никогда, хотя и слыхалъ о нихъ въ тѣ времена, когда наши мѣстности изо-
