ныхъ нѣмецкихъ басенокъ, такъ что по ночамъ, проснувшись, я томился сладостною попыткой переводить нѣмецкую басню на русскій языкъ. Вотъ наконецъ послѣ долгихъ усилій русскіе стихи замѣняютъ нѣмецкіе. Но какъ безграмотному удержать свой переводъ?
Такъ какъ отецъ большею частію спалъ на кушеткѣ въ своемъ рабочемъ кабинетѣ, или былъ въ разъѣздахъ по имѣніямъ, то я зналъ, что мама не только одна въ спальнѣ на своей широкой постели, но что за высокими головашками послѣдней подъ образами постоянно горитъ ночникъ. Когда мною окончательно овладѣвалъ восторгъ побѣжденныхъ трудностей, я вскакивалъ съ постели и босикомъ бѣжалъ къ матери, тихонько отворяя дверь въ спальню.
— Что тебѣ надо? сначала спрашивала мать, встревоженная моимъ неожиданнымъ приходомъ, но впослѣдствіи она уже знала, что я пришелъ диктовать свой стихотворный переводъ, и я безъ дальнѣйшихъ объясненій зажигалъ свѣчку, которую ставилъ на ночной столикъ, подавая матери, по ея указанно; карандашъ и клочекъ бумаги. Одно изъ такихъ ночныхъ произведений удержалось въ моей памяти и въ оригиналѣ, и въ переводѣ:
Ein Bienchen fiel in einen Bach,
Das sah von oben eine Taube
Und brach ein Blättchen von der Laube
Und warf’s ihm zu. Das Bienchen schnamm danach.
In kurzer Zeit sass unsre Taube
Zufrieden wieder auf der Laube.
Ein läger hatte schon den Hahn danach gespant.
Das Bienchen kam: pik! stach’s ihn, in die Hand,
Puff ging der ganze Schuss daneben.
Die Taube flog davon. Wem dankte sie ihr Leben?
а затѣмъ мой переводъ:
Летѣла пчелка, пала въ рѣчку,
Увидя то, голубка съ бережечку
Съ бесѣдки сорвала листокъ
И пчелкѣ кинула мостокъ.
Затѣмъ голубка наша смѣло
На самый верхъ бесѣдки сѣла.
