небольшое имущество, въ путь къ Борисову въ Новогеоріевскъ на Васильково и Бѣлую церковь. Чѣмъ болѣе мы подвигались къ югу, тѣмъ начало апрѣля давало себя чувствовать болѣе. Снѣгъ становился все тоньше и наконецъ превратился въ блестящую ледяную кору, по которой уносила насъ тройка среди необъятной равнины. Въ воздухѣ днемъ было скорѣе жарко, чѣмъ холодно, и дикіе голуби, спугнутые нашимъ колокольчикомъ съ еще обнаженныхъ придорожныхъ ракитъ, съ плескомъ улетали впереди и снова садились на деревья. Черезъ нѣсколько минутъ мы ихъ нагоняли, и они летѣли далѣе; и такъ на протяженіи многихъ верстъ, пока птицы не догадывались, что ими покойнѣе летѣть отъ насъ назадъ, чѣмъ впередъ. Пустыня и весеннее солнце производили на меня какое-то магическое дѣйствіе: я стремился въ какой-то совершенно невѣдомый мнѣ міръ и возлагалъ всѣ надежды на Борисова, который не откажетъ мнѣ въ своемъ руководствѣ.
Въ Новогеоргіевскѣ, куда мы прибыли рано утромъ, намъ скоро указали небольшой отдѣльный домикъ — квартиру корнета Борисова.
— Это ты, матушка, воскликнули Борисовъ, обнимая меня, — тутъ спозаранку звенишь у крыльца? Добро пожаловать! Отдохни съ дороги, а тамъ надо познакомить тебя съ нашими Орденцами; отличные, братецъ ты мой, люди!
Но узнавъ, что у меня рекомендательное письмо къ корпусному командиру, Борисовъ рѣшилъ, что мнѣ, въ виду окончательной распутицы, медлить нечего, а слѣдуетъ ѣхать въ Елизаветградъ представляться корпусному командиру.
— А когда опредѣлишься, то прямо несись сюда; вотъ это будетъ твоя комната.
Въ Елизаветградѣ я остановился въ скромной комнатѣ гостинницы.
Напившись чаю и недоумѣвая, что дѣлать дальше, я въ въ раздумьи сталъ ходить взадъ и впередъ по одной половицѣ; это упражненіе отчасти унимаетъ волненіе, но мало помогаетъ разрѣшенію трудныхъ задачъ.
Такъ какъ съ самаго Кіева ужь я привыкъ къ появленію
